В некотором было царстве, в некотором было государстве, не в нашем было королевстве. Это будет не сказка, а будет присказка; а будет сказка завтра после обеда, поевши мягкого хлеба, а еще поедим пирога да потянем бычка за рога.
Жил-был царь Иван Васильевич, у него был большой сын Василий-царевич, а второй был сын Митрий-царевич;
малый сын был Иван-царевич. Вот Василий возрастал на возрасте, и вздумал его царь женить, и очень долго невесту не находили. То найдут невесту — отцу с матерью хороша ему не нравится; то он найдет себе
Вот идет же Василий-царевич путем-дорогой, по широкой улице, встречается ему старуха, толстое ее брюхо, и говорит Василью-царевпчу: «А вот я тебе, Василий-царевич, невесту нашла!» А он ей и говорит: «Где же ты, баушка, нашла?» — «А вот у этого генерала дочь, вам нужно ее замуж взять». И сказала старуха, что она блудом занимается. Приходит Василий-царевич к своему тятеньке и говорит: «Тятенька, я невесту нашел, вот у такого-то генерала дочь». Тятенька говорит ему, что можно ее замуж взять. У царя неколи было пиво варить и неколи было вина курить. Пива много наварили и вина накурили и повезли их венчать.
Иван-царевич и спрашивает своего тятеньку: «А что, тятенька, это у нас за женка?» Отвечает ему царь: «Это вам невестка».— «А где же у нее муж?» — «Уехал во чисто поле давно, и теперь его нет». И говорит Иван-царевич: «Тятенька, благословите, я поеду братца искать, Ва-силья-царевича».— «Бог тебя благословит,— сказал царь, — знать, ты мне не кормилец!» Оседлал Иван-царевич себе доброго коня и поехал во чистое поле, во дикую степь своего брата искать, Василья-царевича. Во чистом поле, во дикой степи раскинут был бел шатер; во шатре почивал Василий-царевич. Подъехал Иван-царевич ко белу шатру, восходил Иван-царевич во белой шатер, и хотел его сонного убить (не знает, чей такой), и думает себе: «Что я его убью сонного, как мертвого? Не честь, не хвала мне, доброму молодцу, а дай-ка лучше ото сна разбужу, ото сна его разбужу и все подробно его расспрошу: и чей такой, и откудова, и куда путь держит».
Вдруг проснулся Василий-царевич и стал спрашивать: «Чей ты такой, добрый молодец?» — «Из такого-то царства и такого-то отца-матери».— «А чего тебе нужно?» — «А мне нужно, где бы найти брата своего, Василья-царевича». Сказал ему Василий-царевич: «Кто ты таков?» — «Я Иван-царевич!» — «Иван-царевич у нас,— сказал Василий-царевич,— трех лет в зыбочке катается». Отвечал Иван-царевич: «Он сейчас не в зыбочке катается, а по дикой степи на коне помыкается и хочет разыскать своего брата Василья-царевича». И сказал Василий-царевич: «Я сам он!»
Сели они тут на добрых коней и поехали, куда знают. Заехали в зеленые луга — ну, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Уехали далече. Они сами на конях приустали, и кони их притупели, и шелковые плети они приразбили. И сказал старший брат Василий-царевич: «А давай-ка, брат, отдохнем и коней покормим!» Сказал ему Иван-царевич: «А что знаешь, братец, то и делаешь!» Слезли, с добрых коней и пустили их по зеленым лугам. Сказал Василий-царевич: «О, ты, брат Иван-царевич, ляг отдохни, а я пойду по зеленым лугам, не найду ли поганого зайчишки; убью, к тебе принесу, мы его зажарим». А сказал Иван-царевич: «А ступай, братец, с богом!»
И пошел Василий-царевич, куда знает, и подходит к превеличащему к синему морю, и тут является хижинка. Восходит Василий-царевич в хижинку. Посмотрел: в хижинке сидит красная девица, сидит, горько плачет и перед ней гроб стоит. И сказал Василий-царевич: «Что ты, красная девица, плачешь?» — «Акакмне, Василий-царевич, не плакать? Последний я час на вольном свете. Сейчас вылезет из моря змей и меня съест». Сказал ей Василий-царевич: «Не плачь, красная девица: я бы был жив, будешь и ты жива!» Лег Василий-царевич к ней на-колени и сказал: «Поищи, красная девица, у меня!» Стала та искать, он и крепким сном уснул.
И вот во синем море разбушевались сильные волны, и поднялся лютый змей, и башка его, трехведерный котел, вылезает из моря, идет съесть красную девицу. Она крепко его будила: «О, Василий-царевич, проснись! Съест нас с тобой лютый змей!» Спит Василий-царевич, ничего не чувствует. Роняет красная девица из своего из правого глаза горючую слезу, и пала горючая слеза Василью-царевичу на белое его лицо, и как пламенем обожгло. И проснулся Василий-царевич, и смотрит, что лезет лютый змей; вынул свою саблю вострую, махнул его по шее и отвалил дурную его башку. Туловипде захватил, в море бросил, а дурную башку под камень положил. И сказал Василий-царевич красной девице: «Вот я жив, и вы живы!» — «Благодарю, Василий-царевич, буду я вечно твоя жена!» И отправился Василий-царевич к своему брату, к Иван-царевичу. Приходит, ничего не приносит: «Не нашел, брат, ничего».
А эта девица красная была привезена из инного царства. Тут чередовали людей каждую ночь. У инного царя был дворной дурак, и посылает его царь посмотреть, что делается в келейке. Дурак запрег трехногоньку лошаденку, ху-деньку тележонку, положил на нее бочку и поехал на море за водой. Взошел в келейку —красна девица живая сидит. Он же, дурак, сохватил ее в беремя, посадил на бочку и повез домой. И сказал дурак царю: «Я,— говорит, —убил вашего змея!» Царь больно обрадовался и свою дочь за него замуж выдавал (котору он привез). Тут такое-то было гулянье! Двери были растворены, и кабаки были все открыты… И был так пир навеселе и такой бал, что и черт не спознал!
А Василий-царевич да Иван-царевич на добрых на коней сели и поехали в йнное царство, где этот пир идет. Приезжают к царю. Царь их встречает и крепко их почитает, и сказал же Василий-царевич: «А что, царь, у тебя за бал?» Отвечает ему царь: «Я дочку замуж отдал!» Сказал Василий-царевич: «А именно за кого?» — «За дворного дурака».— «А по какой причине?» — «Он от смерти ее отвел». Рассказал ему царь поведение: что у них каждую ночь тут был человек на съедение. Повезли на съедение дочь, а дурацкая харя поехал на море по воду и срубил с змея голову, а дочь живую привез. Взяли ее да замуж за дурака и отдали. Василий-царевич и говорит: «А что, инный царь, надо бы этого змея мертвого посмотреть. Позовите своего зятя; он должен нам его указать, где он лежит». Позвали дурака. «А поди же, дурак, с нами иди же, — сказал Василий-царевич,— укажи, где змей лежит». Больно ему стало грустно, что дурак с его нареченной невестой сидит. Подводит дурак к морю и говорит: «Вот тут лежит». Василий-царевич и говорит: «А подайте-ка невода да еще мастеров сюда! А кто может неводом ловить и вдоль по морю бродить?» Появились мастера, кидали шелковые невода — а тут нет ничего. А он, дурацкая стать, не видал никого. Василий-царевичи говорит: «Рыболовы господа! Киньте неводы вот сюда!» Кинули неводы и вытащили престрашную чуду, туловище. И сказал Василий-царевич: «А скажи-ка, дурак, где его глава?» Тот не знает ответить чего. «Вот, дурак, где голова: под камнем». Подходит дурак к камню и не может его с места тронуть. Сказал Василий-царевич: « Напрасно судьбу, дурак, взял: не ты змея убивал!» Поднял Василий-царевич камень, и вытащил главу, и сказал инному царю: «Я похитил вашего змея!»Инный царь оголил свою саблю востру и срубил с дурака буйную его башку за то, что он криво сказал, а свою дочь за Василья-царевича обвенчал.
Вот тут пили и гуляли, так веселились и несколько времени проклажались. И сказал Иван-царевич своему брату Василью-царевичу: «Проздравляю с законным браком! Ты нашел себе невесту, а где же мне будет искать? Видно, надо по вольному свету попытать, себе сужену поискать». Сели они за стол чайку покушать, а вечер пришел, легли по разным комнатам отдохнуть. Спрашивает Василий-царевич у своей молодой жены: «А что, есть ли на сем свете краше тебя и храбрее меня?» Сказала ему красная девица: «Ну, какая моя красота? Вот за тридевять земель, в тридесятом царстве есть Марья-краса, черная коса, очень хороша, только взять ее мудрено. Есть там еще Кар-ка-богатырь, как сенной стог. Не могу знать, кто будет из вас сильнее». Василий-царевич и сказал брату своему Ивану-царевичу: «А вот, братец, где невесту тебе назначили». Иван-царевич с ними распрощался, в дальний путь-дороженьку собирался. Взял он в руки острый нож и говорит: «Когда этот вострый нож кровью обольется, тогда меня живого не будет». И поехал в чистое поле, в дикую степь себе сужену искать.
Ехал долго ли, мало ли, и стоит избушка, на куричьей голяшке повертывается. «Избушка, избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом!» Избушка встала к нему передом, а к лесу задом. Лежит в ней Ягая Баба, из угла в угол ноги уперла, страшный большой железный нос в потолок уперла… «А! Иван-царевич! От дела лытаешь или дело себе пытаешь?» Отвечает ей Иван-царевич: «От дела я не лытаю, а себе вдвое дела пытаю: еду за тридевять земель, в тридесятое царство найти Марью-красу, черную косу»,— «Ох,— говорит Ягая Баба,— мудрено ее взять и мудрено ее достать! Она очень далече. Поезжай еще столько, да пол-столько, да четверть столько».
Сел Иван-царевич на добра коня и поехал. Ехал-ехал путем-дорогою и доехал до огромного лесу и захотел больно поесть. Стоит превеличащий дуб; на дубу шумят пчелы. И он с добра коня слезал, на зеленый дуб влезал, медку поесть хотел. Говорит пчелиная матка: «Не трогай, Иван-царевич, мой мед: в некоторое время сама я тебе пригожусь!» Вот Иван-царевич так на ее слова понадеялся, на сыру землю с дуба спускался; сел на добра коня и поехал, куда ему путь лежит. А не может на коне сидеть: крепко есть хочет. Бежит ползучая мышь, гадина. Спрыгнул Иван-царевич с добра коня, сохватил и хочет ее есть. Говорит мышь Ивану-царевичу: « Не ешь меня: я тебе в некоторое время пригожусь!» Бросил ее Иван-царевич и дальше поехал. При большой дороге — небольшая бакалдинка воды и ползет рак. Вот Иван-царевич больно ему рад, хочет его поймать и на огонечке исиечи. Говорит ему рак: «О ты, Иван-царевич, хоть ты мне и рад, а не тревожь ты меня: я тебе пригожусь». Иван-царевич крепко осерчал и рака в воду кидал: «А будь ты неладен! Все жив буду, не умру!» И опять поехал путем-дорогой.
Ехал много ли, мало ли, долго ли и коротко ли, доехал до Карки-богатыря. Приезжает, его дома не заставает, только одна его мать. Она его увидала и узнала. «Ох, Иван-царевич, давно тебя ждет Карка-богатырь!» Иван-царевич и говорит: «А скажи-ка, баушка, где он?» — «Третий год за невестой ездит».— «В каку сторону?». — «За царь-девицей. Третий год ездит и сужену себе не достанет; тебя крепко желает и на тебя больно серчает: «А! Только бы он появился — живого съем!» А поди-ка выдь во чисто поле, во дикую степь, а возьми-ка подзорную трубу, а не едет ли Карка-богатырь? Если с радостью едет, вперед его ясен сокол летит, а если печальный едет, над ним черный ворон вьется». Поглядел Иван-царевич в подзорную трубу, увидал Карку-богатыря, и над его главой черный ворон вьется. Вот и сказал Иван-царевич баушке: «Несчастный едет».— «Ну, — говорит баушка, — куда же мне тебя деть? Он едет сердитый». Отпирает кладушечку и запирает замком: «А вот,— говорит,— тут ляг, полежи. Я сперва его водочкой угощу и про тебя расскажу».
Явился Карка-богатырь, говоритмамыньке: «Апожалуй-ка, мамынька, испить!» Наливала ему баушка чарочку бражки; он чарочку выпивал и пьян не бывал. «А дай-ка, мамынька, еще!» А другую выпивал, навесел стал. Спрашивает его мамынька: «А где сужена, сынок, твоя?» — «Измучил, мамынька, себя!» — «А если бы Иван-царевич приехал?» — «А вот было бы мне хорошо: достал бы я себе царь-девицу не один, а с ним и научил бы его, как достать ему Марью-красу, черную косу». Баушка и говорит: «А чай бы, его сейчас тут не тронул?» — «Ох ты, мамынька моя! Кабы он сейчас был у меня, за руки бы его принимал и в сахарные уста бы целовал». Сударыня его матушка и говорит: «А он здесь, сыночек, спит в кладушечке».
Вот Карка обрадовался, сам в кладовую собирался; за руки его принимает, за дубовый стол сажает, чаем-водкой угощает. И сказал Карка-богатырь: «Ох ты, брат Иван-царевич, а я только про тебя слышал, как ты родился и в зыбочке катаешься!» Иван-царевич и говорит: «Я не в зыбочке катаюсь, а на добром коне по дикой степи помыкаюсь. Я не привык в царстве царствовать, я привык по дикой степи летать и больше себе горя увидать».— «А что ты, Иван-царевич, на добром коне по дикой степи помыкаешься, чего ты себе разыскиваешь?» — «А вот что,— говорит Иван-царевич,— за тридевять земель, в тридесятом царстве есть Марья-краса, черная коса; мне хочется ее достать и за себя замуж взять». Кирка-богатырь и говорит: «Мудрено ее взять, а надо один раз умирать, тело и кости по дикой степи раскидать».— «Ох, брат любезный, Карка-богатырь, убытку не принять, так в торговом деле и барыша не видать; а если нам, богатырям, по вольному свету не полытать да хорошей суженой не поискать — это нам не честь, не хвала, чтобы мы по вольному свету не лытали, чтобы нужды себе не видали»,— «Ну,— говорит Карка,— эту сказку, Иван-царевич, бросим, а еще нову начнем».
Тут начиналась сказка, начиналась побаска от сивки и от бурки, и от курицы иноходки, от зимняка поросенка наступчатого… Карка-богатырь и говорит: «Ну да, брат, пошутил да и будет. А спроси-ка гуся, не зябнут ли ноги? Я третий тод езжу за своей нареченной невестой. Айда-ка помоги да послушай, что я расскажу: у моей-то невесты сорок кузнецов; как ударят сорок раз — и родятся тотчас сорок военных солдат, вооружены и на бой готовы. Да еще, брат, у моей-то невесты сорок деушек; они сидят в комнате; у каждой деушки сорок булавочек, и как кто булавочкой-то ткнет, и солдат на бой готов. Я буду солдат-то бить, а ты будешь кузнецов рубить; я буду невесту любить, а ты деушек бить». Иван-царевич и говорит: «Умру, брат, с тобой!»
Сели да и поехали.
Приехали в Новодевиченское царство к царь-девице. «Ты, брат Иван-царевич, близко не ходи, а по комнатам ходи, деушек руби да кузнецов-то губи, и близко ко мне не подходи!..» Начали силушку рубить, красных деушек губить и царь-девицу в плен брать. Не пиво было варить, не вина тут было курить, а дорого царицу-девку взять. Кузнецов-то погубили, красных деушек порубили, царь-то девицу в плен взяли. Карка-богатырь ее взял и туго к сердцу прижал, и отправились они с ней домой.
Хватился Карка-богатырь, что с ним Ивана-царевича нет. «Ох,— говорит, — мамынька, я его, знать, убил!» А Иван-царевич и говорит: «О да, брат, я здесь!» Они тут пили, гуляли, веселились. «Ну-ка, Иван-царевич, давай-ка выпьем по третьей! Я пью, гуляю, веселюсь и тятьки с мамкой не боюсь!» — «Ох да, Карка-богатырь, головушка болит, больно мочи нет». И чаю не воскушает, и водки не принимает! «Положи ты меня на воздух, на самый легкий!» Думает себе Иваи-царсвич: «Что мне Карка-богатырь, рад или не рад? Дай я нарочно захвораю». И сделался болен, не может ног таскать. Карка-богатырь ходит за ним, как за малым детищем; вынес его во зеленый сад, положил на тесовую кровать, где бы можно его было ветром обдувать. Лежит Иван-царевич в саду на кровати; прилетает к нему его большего брата первая жена, сидит в саду и говорит: «Ох, да не попробавши товар да бросил меня!» Иван-царевич прицелился из ружья, хлоп раз, и попал ей в правый глаз. Она и улетела. «Ну, Карка-богатырь, —говорит Иван-царевич,— благодарю тебя: приспокоил ты меня хворого». Немножечко времени продолжалось, Иван-царевич и говорит: «Ох, брат, давай-ка выпьем зелена вина». Карка-богатырь обрадовался, сам за вином сбегал, водкой, чаем угощает и словами улещает: «Ох ты, брат ты мой любезный, как с устатку чуешь в себе здоровье?» — «А вот же, слава богу, старого по-старому, а вновь ничего. Долго я здесь с тобой, Карка-богатырь, прогулял, путь, свою дороженьку потерял. Что я задумал, нужно делать, и куда нужно — надо ехать». Карка-богатырь и говорит: «Куда знаешь, туда и едешь».— «А куда, брат, я вздумал, туда и поеду!» — «Если я тебя, брат Иван-царевич, не научу, как ее взять, как держать — жив не будешь». Вот Иван-царевич слезами заливается, полотенцем утирается и говорит: «А да и будет, и прощай!»
Сел на добра коня и поехал. Ударил своего доброго коня, бил его по крутым бедрам, пробивал его кожу до мяса, бил мясо до кости, кости проломал до мозгу — его добрый конь горы-долы перепрыгивал, темны леса между ног пускал. Ехать ему было три года, он доехал в три часа. Приезжает в то место, где ему нужно, идет по широкой улице и спрашивает православных людей: «А где живет Марья-краса, черная коса?» Попадается ему навстречу баушка-просвирня, которая имеет проживанье с Марьей-красой, черной косой и готовит для нее кушанья. «Ох, баушка-просвирня, а будь-ка ты смирна! Где бы мне повидать Марью-красу, черную косу?» — «А на что тебе, Ванюшка, ее?» — «А хочется мне ее увидать, в сахарные уста поцеловать и за себя замуж взять».— «Поди-ка, Ванюшка, да купи разных цветов, разных духов, а я пойду да ее в гости позову. А ты, добрый молодец, ляг па диван, спать-то не спи, а послушай, что будет».
Вот Иван-царевич лег; баушка-просвирня пошла к Марье красе, черной косе и говорит: «О, да здравствуй же, Марьица-краса, черная твоя коса! А пожалуй-ка ко мне в гости!» Марья-краса обрадовалась и в гости к ней собиралась. Восходит к ней в комнату: воскрашена комната заграничными цветами и разными духами! Говорит Марья-краса: «Где ты, баушка, взяла заграничные цветы и разные духи?» — «Что по морю-то плывет, все то не поймаешь, а что люди-то говорят, все не переслушаешь. Давай-ка, Марьица, мы с тобой сядем да чего-нибудь придумаем».— «А что у тебя в чулане? Кто у тебя, баушка, лежит на диване?» — «А вот погляди». Марья-краса подошла к дивану и спрашивает: «А это что за мужик? А как бы я его поцеловала! » Баушка не унимала и поцеловать заставляла. Она его поцеловала. Ну же, Иван-то царевич был не глуп, он поймал ее вдруг. Он ее поймал, во сахарные уста целовал, туго к сердцу прижимал… « Благодарю, баушка, что ты меня свела и Марьюшку ко мне привела». А Марья-краса, черная коса и говорит: «Я буду вовек твоя — мужняя жена и неразлучная. Садись-ка, Ванюшка, на доброго коня и бери меня с собой. Я, Ванюшка, не расстанусь с тобой!»
Сели да и поехали на Ванюшкином на добром коне.
Как у Марьюшки-красы было двенадцать братов; приезжали к ней в гости, дома Марьюшки-красы нету. Спросили у баушки: «А где же наша родная сестра, Марья-краса?» Баушка и говорит: «Был злодей Иван-царевич, он и квас-от пил, а у Марьюшки квасницу не покрыл, и уехали они в путь-дорогу».
Вот же родные братья привели пегоньку кобыленку о двенадцати пежинах, сели каждый брат на пежину, сели да поехали. «Догоним его, злодея, растерзаем, а ее отнимем!» Сколько мало ли времени продолжалось, они его догнали и сестру отняли; его изрубили на мелки части, раскидали по дикой степи. Кровь во сыру землю, мясо воронья клюют.
У любимого его брата Василья-царевича, у его молодой жены, выкатался из очей вольный свет: увидала в крови вострый нож и сказала мужу: «Посмотри-ка на вострый нож: твоего родного братца вживе нет». Василий-царевич и говорит жене: «Ох, да я ведь ничего не знаю! Ох, да, знать, погиб!»
Во дворе же был царском превеличащий каракульский дуб; в этом дубу сохранялася живая и мертвая вода. Она сохранялася, никому не открывалася. Вот же Василья-царевича законная жена подходит к каракульскому дубу, слезно плачет и просит: «О, батюшка, старый каракульский дуб, отпусти мне, ради бога, мертвой и живой воды!» Дуб не открывается, и из дуба вода не отпущается. Она ходила, ходила и сама себя крепко истомила: не может ног таскать и на плечах буйну голову держать. У нее были две сестры родных, благочестливые деушки, и спрашивают ее: «Что ты, сестрица, худа, что ты, сестрица, тужишь, что ты, сестрица, плачешь?» Отвечает она им: «Как мне не плакать? Пищи я не принимаю, темные ночи не сыпаю, хожу я на тятенькршо широко подворье, к каракульскому дубу; все ночи простаивала, у каракульского дуба спрашивала: «Ох ты, батюшка, каракульский дуб, отпусти, ради бога, мне мертвой и живой воды!» — «А на что тебе, сестрица, живой и мертвой воды?» — «Ох, сестрицы, не знаете вы моего горя: что помер мой братец родимый, Василью-царевичу брат и мне такой же!» — «Пойдем-ка, сестрица, и мы с тобой, да помолимся богу, да попросим каракульского дуба, не отпустит ли он нам». Собрались все три сестрицы родных, полуночные поклоны дубу клали, из глаз своих слезы роняли и дубу говорили: «Ох ты, батюшка, каракульский старый дуб, отпусти ты, ради бога, живой и мертвой воды!» Вдруг каракульский дуб открывается и вода из него выпускается. Налила жена Василья-царевича два пузырька и говорит: «О, ты мой милый муж да Василий-царевич! Оседлай-ка своего доброго коня, да поедем-ка, куда я велю, да найдем-ка мы своего братца Ивана-царевича во дикой степи!»
Сели да поехали и на то место приехали, где Ивана-царевича мясо разбросано. Вот они мясо сбирали, по суставчикам раскладали, мертвой-то водицей помазали, а живой-то водицей спрыскали. Иван-царевич встал, встряхнулся, на все четыре стороны оглянулся и говорит: «О, да как я долго спал!» Отвечает ему невестка: «Кабы не мы, так и вовеки бы ты спал».— «Спасибо те, сестрица, пожалела ты меня; ну, прощай и напредки не оставляй!» Сел да и уехал.
Мы это бросим и другое начнем.
А вот он отколь приехал, туда опять и уехал. Ударил Ванюша своего доброго коня своей шелковой плетью, конь его добрый осерчал и шибко его помчал. Приезжает Иван-царевич в ту сторону, где жила Марья-краса, черная коса. Нашел баушку-просвирню, она ему и говорит: «Поезжай-ка, Иван-царевич, куда я пошлю: через тридевять земель, во десятое царство. Научу я тебя, как Марьюшку взять, как ее достать. Должен ты долго сам пострадать. Поезжай к ее баушке, а у той ли у баушки двенадцать дочерей. Они-то деушки да деушки, а будут сейчас кобылушки да кобы-лушки. Приедешь к баушке во двор, скажи ей: «А родима баушка! Нет ли продажной лошадушки?» Скажет тебе баушка: «Есть у меня двенадцать кобылушек, они не продажные, а заветные. А вот я тебе прикажу три дня их пасти, за работушку что ни лучшую взять лошадушку, а если не спасешь и домой не пригонишь, то мяса твоего наемся и крови твоей напьюся!» Иван-царевич и думает себе: «А дайка попытаю! Две смерти мне не будет, а одной-то и не миную и знаю, за кого пропадаю».
Взял у баушки подрядился, да наутро хлоп-хлоп и погнал лошадушек пасти, пригнал их в зеленые луга. Испекла ему баушка со спящим зельем лепешечку. Он взял закусил да крепко и заснул. Лошадушки по лугам разбежались, по кустам разнырялись. Он крепко спал, вплоть до вечера пролежал.
Проведала то на дубу пчелиная матка и говорит своим дитяткам: «Полетайте, дитятки мои, во зеленые луга! Ванюшка крепко спит, не проснется. Его разбуждайте, коней его собирайте!» И некоторая одна была сильная пчела, прилетает к Ванюшке и жалит его за белое лицо. Ванюшка проснулся, горькими слезами заливался: ни одной лошадушки перед ним нет, и не знает же он, где их взять, и некого ему домой гнать. Вот пчела и говорит: «О, бери-ка, Ванюшка, кнут да вот постой-ка тут! Пригоним мы тебе». Как собрались все пчелки летать по зеленым лугам; они стали летать, стали брюнчать, стали кобылушек собирать да Ванюшке на руки отдавать. «А вот да ну, Ванюшка, гони-ка!»
Ванюшка взял да их кнутиком к баушке и погнал: «На-ка вот тебе, баушка, исполнил твое приказание».— «Ну, ладно, Ваня, жди, что будет наутро».
Наутро баушка встает, приказ Ванюшке отдает: «На-ка вот, Ванюшка, гони да сохранно пригони! На-ка вот тебе лепешечку за работу». Он лепешечку взял, в пазушку поклал, выгнал кобылушек во зеленые луга; и так-то ходят кобылушки смирно, травку пощипывают, ключевую водицу прихлебывают, а походят да полежат. Ванюшка поесть захотел, взял да вынул из-за пазухи кусок; крепко закусил и шибко спать запустил. Думает, немного — до вечера проспал.
Вот кобылушки и стали по кустам нырять, по кустам да ио кустам, по мышиным норам.
А вот тут-то была мышиная матка, дорогу перебегала, больно была гладка. Распорядилась старая мышь Ванюшку разбудить и кобылушек собрать. Подбежала старая мышь: «Ох ты, Ванюшка, Ваня! Ночь-то на дворе, а мы плачем об тебе! Надо тебе встать и кобылушек домой гнать». Встал Ванюшка, встряхнулся, горючьми слезами залился и сказал: «Ох, мать ты моя, мать, старая мышь! Надо бы тебе добродетель мою знать и кобылушек пригнать!» Старая мышь всех молодых мышей за ними послала, всех кобылушек собрала, и погнал их Ванюшка домой. «На-ка тебе, баушка, я два дни пропас».— Ох, Ванюшка, еще завтра день погоняй-ка. Завтра дальше, а хлеба-то бери больше».
Встал Ванюшка поутру, собрался и погнал. Захотел поесть, откусил лепешечку и заснул; проспал до вечера. Лошадушки по кустам разнырялись, а рак увидал, всех их к Ванюшке согнал и его разбудил. Погнал Ванюшка кобылушек домой: «Будет, баушка; я тебе не слуга, а за работу денежки, а не денежки — так деушки!» — «Выбирай, Ванюшка, любую кобылушку!» (А это не кобылушки, а красны деушки.) Вот лег Ванюшка спать, и приходит из двенадцати большая сестра и дает ему знать: «Что ты, Ванюшка, думаешь?» — «Сам не знаю, что думаю…» — «Смотри же, Ванюшка, будь ты не плох да не дурен: на двенадцать одиннадцать дур, а самая малая — умница. Нас всех к колоде расставят и насыплют всем овса; мы будем все жирные и гладкие, а наша малая сестра бежать-то больно быстра, она будет в колоде лежать. Ты возьми да и скажи баушке: «А вот, мол, ладно мне тощая-то!» Вот ты из колоды ее подыми, да мочальцем обратай, да за пояску привяжи; скажи баушке: будет и прощай».
Ванюшка так и сделал. Сел на коня и уехал к баушке-просвирне; приехал и спрашивает: «А что, баушка-просвирня, как повидать Марью-красу, черную косу? Не поминает ли она обо мне?» Та и говорит: «Мы так думали, что тебя и живого нет, а если про тебя из нас двоих кто помянет, с того голову долой. А ну да ляг, Ванюшка, полежи, а я к ней схожу».
Приходит баушка-иросвирня к Марье-красе: «А здравствуй, Марьюшка!» — «Здравствуй, баушка!» — «Давай-ка, Марьюшка, поиграем в карточки!» Взяли да и поиграли.
Баушке-то досталась кралечка, а Марьюшке-то королек И говорит баушка: «Э, да какой королек-то хороший, Марьюшка!» — «Быдто Иван-царевич, баушка!» — «Ох, Марьюшка, так-то так, да не ладно. Дай-ка мне тупой топор, срублю твою голову! Ведь у нас с тобой уговор был: кто первый про Ивана-царевича помянет, с того голову долой».— «Ну да, баушка, будет да и ладно. Здесь нет никого, а кабы он был здесь, не рассталась бы я с ним».— «А Ванюшка-то, Марьюшка, на диване лежит!»
Марьюшка побежала, Ванюшку увидала, во сахарные уста целовала. «Ну, Ванюшка, ты помрешь, и я с тобой!» — «Я бы был, Марьюшка, жив, будешь и ты жива!»
Сели на кобылушку да и поехали.
Приезжают ее родные братья, спрашивают у баушки: «А где наша сестра?» Баушка и говорит: «Иван-царевич увез».— «Мы его терзали, да, видно, мало!» Сели двенадцать братов на двенадцать пежин, сели да полетели — как млад ясен сокол. Стали Ванюшку догонять, Ванюшка стал кобылушку под голяшку хлыстать. Вот кобылушка взвилась, как белый лебедь. Пегая кобыла — выше, а под Ванюшкой кобылушка еще выше.
Приехали к батюшке, а батюшка был старехонек, Иван-царевич и говорит: «Здравствуй, батюшка!» Тот обрадовался, Ванюшке на белую грудь бросался, с Ванюшкой целовался. «Ох, да ладно, Ванюшка, что приехал на свою сторонушку!»
Тут и сказке конец, сказал ее молодец, и нам, молодцам, по стаканчику пивца, за окончанье сказки по рюмочке винца.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Грузинские Сказки На Украинском Языке