За мной зашел мой сосед и наставник по охоте – дедушка Пахомыч, и мы отправились с ним в лес.
Было еще очень рано. Лес только что просыпался, по-утреннему росистый и звонкий. Трещали дрозды, где-то куковала кукушка и, будто перекликаясь с ними, в ближайшей деревне на разные голоса горланили петухи.
На траве и кустах лежала сильная роса.
– В самый раз ястребят ловить, – сказал Пахомыч. – По росе крылья у них обмокнут – подходи и бери, а как подсохнут, тогда еще погоняешься.
– Далеко итти? – спросил я.
– Нет, тут
Мы вышли в мелколесье. Кое-где поднимались старые, уцелевшие после вырубки деревья. На вершине одного из них чернели наваленные сучья – очевидно, гнездо какой-то большой птицы.
– Вот и пришли, – сказал Пахомыч, указывая на гнездо.
На дерево полез, конечно, я, а дед только командовал, усевшись внизу на пенек.
Я быстро добрался до вершины и заглянул в гнездо. Там сидели, прижавшись друг к другу, три больших, почти совсем оперившихся ястребенка.
Увидя меня, ястребята вскочили, растопырили крылья и приготовились защищаться.
– Самого большого бери, самого злобного! – кричал мне с земли Пахомыч.
Я
Ястребенок вцепился когтями и клювом в рукавицу. Я сунул его вместе с рукавицей в мешок и спустился на землю.
– Хорошо, что старых ястребов у гнезда не было, – сказал я, – а то, по совести, я немного побаивался, как бы не набросились.
– А их и быть не могло, – ответит Пахомыч, – они еще на заре улетели детям корм добывать. Я уж их повадки знаю. Этому гнезду, почитай, лет шесть. Каждый год ястреба в нем детей выводят, и каждый год я по одному птенцу беру. Много птенцов брать нельзя: старики заметят и гнездо бросят, а одного можно. Птица счета не знает – ей что два, что три… Только нужно брать аккуратно, когда родители в отлучке, чтобы не напугать.
Дома мы посадили ястребенка в просторный деревянный ящик, обтянутый сверху проволочной сеткой.
Ястребенок попался смелый. На другой же день он начал есть нарубленное сырое мясо, которое мы подносили ему на кончике палки.
– Хороший птенец, – радовался Пахомыч. – Из такого толк будет.
И вправду, через месяц ястребенка невозможно было узнать. Он вырос, оперился и превратился в молодого сильного ястреба. Держали его уже не в ящике, а в старой бане. Кормили мы его застреленными галками и воронами. Наконец пришло время приниматься за его обучение.
Прежде всего Пахомыч выучил ястреба садиться ему на руку или на плечо. Потом, привязав ястреба за лапу, на крепкий шнурок, начал выносить на двор и подолгу гулял со своим воспитанником. Когда ястреб совсем освоился, Пахомыч стал отпускать его полетать на свободе и приучил возвращаться на зов. Как только старик свистнет, ястреб уже тут как тут: прилетит и сядет к учителю на плечо, а за это получает в награду кусок сырого мяса.
Как-то под вечер шли мы с Пахомычем возле деревни. Ястреб спокойно сидел у своего наставника на плече. Вдруг из конопляников с громким кудахтаньем вылетели куры – видно, кто-то напугал их. Куры, отчаянно хлопая крыльями, полетели к деревне. В тот же миг ястреб сорвался с плеча Пахомыча, стрелой пронесся над конопляниками, схватил одну из кур и упал с добычей на землю.
Мы бросились выручать злосчастную курицу. Но когда подбежали, было уже поздно: ястреб заклевал свою добычу.
Нечего делать, пришлось уплатить хозяйке за курицу. Зато с тех пор ястреб начал самостоятельно охотиться на ворон и галок. И мы часто любовались быстротой и ловкостью молодого хищника. Прозвали мы его Резвым.
Наконец наступил долгожданный день начала охоты за дичью. Едва рассвело, мы уже были на месте у небольшой речки, которая, извиваясь, текла по широкому лугу.
Утро выдалось ясное, погожее. Из-за леса выплыло большое румяное солнце, и в его лучах ярко зеленел скошенный луг. Тут и там на нем поблескивали мелкие озерки, окруженные густой буроватой щетиной осоки и камыша.
Мы подошли к первому озерку. Наша собака Пальма, весело шлепая лапами по воде, полезла в камыши, а мы пошли вдоль берега. Пахомыч держал на руке ястреба. Резвый будто чувствовал, что находится на настоящей охоте: зорко оглядывался кругом, готовый в любую секунду броситься в погоню за добычей.
Вдруг в камышах что-то зашумело, захлопало. Крупная серая утка, вспугнутая Пальмой, взлетела из болотных зарослей и полетела прочь.
Ястреб сразу заметил добычу и понесся за ней. Ближе, ближе… Перепуганная утка метнулась в сторону; Резвый промахнулся и высоко взмыл кверху. А утка уже несется дальше. Впереди большое болото – там она спасена.
Но Резвый вновь выправился. Сложив крылья, стрелой несется он, будто скользит сверху вниз по невидимой воздушной горе. У самой воды хищник настиг добычу, схватил ее и вместе с уткой упал в камыши.
Пахомыч взял на поводок Пальму, чтобы она не напугала ястреба, и мы поспешили к болоту.
Резвый сидел на высокой кочке и когтил убитую птицу. Он сердито распушился, когда Пахомыч осторожно отобрал у него добычу. В награду Резвый тут же получил утиную голову. Пахомыч взял ястреба на руку, и мы отправились дальше.
Первая охота была удачна. За день мы подняли шесть уток, и только одной из них удалось ускользнуть от острых когтей Резвого. Пять других лежали в нашей охотничьей сумке.
Последующие охоты оказались еще более удачными. Мы не могли нарадоваться на нашего крылатого помощника.
В это лето мы охотились очень много. Травили ястребом уток, куропаток и тетеревей. Их выводки держались в мелколесье и по лесным опушкам возле хлебных полей.
Но вот наступила осень. День ото дня охота с ястребом становилась все труднее. Утки перебрались из мелких водоемов на большие озера и стали очень пугливы. К ним трудно было подобраться. Тетеревята тоже выросли. Они держались в лесной чаще, где ястребу невозможно было их ловить. Оставались одни куропатки. Но и их стало гораздо меньше, и мы с Пахомычем часто совсем бесцельно ходили по опустелым осенним полям.
Однажды, как обычно, мы отправились искать куропаток. Охота не задалась; мы проходили почти весь день, а дичи все не попадалось.
– Пойдем-ка лучше домой, – предложил я. – Видно, сегодня толку не будет.
Но Пахомыч ни за что не хотел возвращаться с пустыми руками.
Уже начало смеркаться. Голодные и злые, мы молча шли полем, неподалеку от лесной опушки.
Вдруг из куста из-под самых ног выскочил огромный заяц и, прижав уши, покатил к лесу.
Не успели мы опомниться, как Резвый уже кинулся в погоню. У самой опушки он настиг зайца, сбил его с ног и вцепился когтями в спину.
– Готово дело! – крикнул Пахомыч.
Но не тут-то было! Заяц попался большой и сильный. Он вновь вскочил и помчался к лесу, а Резвый у него на спине.
– Врешь, далеко не уйдешь! – крикнул ему вслед Пахомыч и поспешил к опушке.
Еле переводя дух, мы подбежали к кустам, где скрылся заяц с ястребом. Никого нет. Куда же они девались, где искать?
– А ведь дело-то дрянь! – заволновался Пахомыч. – Больно здоров заяц попался. Может далеко ястреба утащить, пока тот его задерет. Свалится где-нибудь за километр отсюда. Резвый наестся зайчатины и улетит. Где его тогда искать? Да еще в темноте… Беда!
– Погоди, послушаем, может где завозятся, – предложил я.
Мы прислушались. Тихо. Лес засыпал в серых осенних сумерках.
Вдруг неподалеку раздался жалобный крик, будто закричал ребенок.
– Заяц! – в один голос вскрикнули мы и бросились в ту сторону.
Ломая ветки, выскочили на поляну. Огляделись. На другой стороне в кустах что-то отчаянно билось, и оттуда вновь раздался заячий крик.
Мы подбежали к кустам. Среди веток метался заяц, стараясь вырваться, а Резвый крепко держал его когтями одной лапы. Другой лапой он вцепился в толстый сук. Так он удерживал на месте свою добычу. Справиться с нею он, видно, не мог.
Мы схватили зайца и с трудом высвободили из его шкуры ястребиные когти. Но отцепить другую лапу ястреба, которой он вцепился в дерево, было невозможно – слишком глубоко вонзились его когти. Пришлось ножом срезать сук, и тогда освободили Резвого.
Я положил огромного зайца в заплечный мешок. Пахомыч взял ястреба и посадил себе на руку. Но Резвый вдруг отчаянно замахал крыльями, повис на руке тут же упал на землю. Что такое?
Пахомыч поднял его, опять хотел посадить на руку, но ястреб снова упал.
Тогда старик быстро опустился на землю и стал осматривать птицу.
– Лексеич, горе-то какое! – вдруг воскликнул он. – Пропал наш Резвый!
– Что, что случилось?
– Ноги ему проклятый косой повредил, – заохал Пахомыч. – Гляди, будто тряпки болтаются – знать, вывернул. Пропал, пропал наш соколик! – И старик, склонившись над ястребом, заплакал.
Поздно вечером вернулись мы домой. Взяли ящик, в котором вырос Резвый, настелили туда сена и положили больную птицу.
Всю ночь просидел Пахомыч над своим воспитанником. К утру Резвый умер.
Мы закопали его на опушке леса и посадили над ним молодую березку.
* * *
Много лет прошло с тех пор. Березка выросла, стоит высокая, стройная.
Немало за это время вырастил Пахомыч хороших ястребов, но ни один из них не мог сравниться с Резвым.
Часто в осенние вечера, возвращаясь домой с охоты, мы с Пахомычем проходим по лесной опушке мимо заветной березки. Она стоит немного в стороне от других – высокая и тоненькая, в золотом осеннем уборе.
Иногда мы садимся тут же на бугорок, сидим молча и слушаем. В осенних сумерках засыпает лес, кругом тихо-тихо, не чирикнет ни одна птичка. Только порой пробежит ветерок, тронет гибкие ветки березы, и тогда они начинают покачиваться и слабо шуметь, будто шепчут, будто рассказывают нам о нашем старом крылатом друге.
(1 оценок, среднее: 5.00 из 5)Конек Горбунок Народная