Максимка-шут
Жил-был Максимка-шут, и он был охотник рассказывать особенные рассказы, и его за это любили многие. Из священства, из купцов и так — в ряду крестьянства его многие любили. А шутку так соптутит, себя выжмет, что подумашь: это, наверно, правда.
В одно прекрасно время Максимка был на пашне, пахал. И священник поехал на поле, увидал Максимку и заехал к нему: «Максимушка, нашути мне что-нибудь!» — «Ах, батюшка, нашутил бы что-нибудь, да шутка-то дома осталась».— «Сядь,— говорит,— на мою лошадь да съезди за шуткой, а я на рогале посижу да
Вот батька сидит на рогале, а Максимушка-шут поехал домой по шутку. Максимка-шут приехал к матушке и говорит: «Матушка, у вас батюшка просил триста рублей денег, вот и лошадь — знак».— «На что ему много денег?» — «Да он в другом приходе дом покупат». Матка дает ему триста рублей денег. «Да еще, матушка, он велел нанять, чтоб дом этот разломать».— «Ну, поезжай, я найму».— «Да поскорей, чтоб еще при мне начали».
Матка наняла людей и заставила дом раскатывать. Крышу сдернули при Максимке-шуте. Максимка-шут сел на батькова коня и приезжает к батьку, к сохе. «Что, привез, Максимушка, шутку?» — «Да
Батька сел на лошадь и поехал. Батька едет, видит: дом ломают. Вот так сошутил славно Максимка! Приехал, остановил, чтоб больше не ломали. Спрашивает у матушки: «Это зачем вы дом ломаете?» — «Дак Максимка-шут приказал мне по вашему велению! Я,— говорит,— дала ему еще триста рублей денег. Он сказал, что вы дом у другого священника откупаете, и дом велел сломать».— «Дом-то поправим, а деньги-то, что же, пропали наши с тобой»…
Призыват священник к себе своих псаломщиков, дьячка и пономаря, как по старине было, обсудить дело примерно, как с Максимки-шута выручить деньги. Обсудили так примерно: у Максимки-шута есть сестра, так попросить, не отдаст ли он ее в стряпки, заслуживать деньги. И пошли все трое просить сестру в прислуги. Максимка-шут на то и решился, чтоб заслужить батькины деньги. Спросил сестру, и сестра была согласна. Сказал батюшке: «Я уйду на поле, а сестра уберется и к вам поступит в прислуги».
А Максимка-шут были с сестрой однолицые: на карточки снять, так оба одинакие, нельзя различить. Максимка-шут сестру отправил пахать, а сам оделся в женскую одежду и поступил на место сестры в прислуги сам. Сестра управлят дома хозяйством, а Максимка-шут зарабатыват деньги священнику.
Прожил неделю; приезжат из другого прихода сын священника, и батькова прислуга очень ему понравилась, и он батьку спрашиват: «Не можно ли будет на вашей прислуге соручить брачество — жениться?» Батько спрашивает прислугу, что «вот находится для тебя жених. Не жалашь ли идти за него замуж, а он деньги мне уплатит».— «А почему не так? Лучше, чем жить в прислугах, пойду я в замужество, буду жить в хозяйках, сама себе хозяйка!»
Сын священника уплатил батьке триста рублей и взял его прислугу. Привозит ее домой и заключает своим родителям, что «вот я желаю принять законный брак». Священник много медлить не стал, препятствовать не стал и обвенчал. И после венца пошел у них пир, исправили вечер. Гости были отправлены, а новобрачных повели, по старинному обряду, на ложу под клеть. Когда положили, двери заперли, жених к невесте лобзается, а невеста от жениха все отодвигается. «Что же, душенька, али ты меня не любишь? Ведь ты таперича моя».— «Да я-то твоя, да живот болит у меня. Мне до ветру охота».— «Да куда же я тебя?» — «Да вот,— говорит (дом-то был двоэтажный, а под низом разны овцы, иманы, мусор был наваленный),— спусти меня вниз».
Максимка-шут туда спустился и взял привязал за кушак имана за рога. А сам выбрался и — дай бог ноги, убежал домой. Молодой там, сколь ни подождал, попробовал за опояску, потянул, иман кричит: «Ме-ня…» Немножко обождал, потянул, иман опять кричит. Молодой почти в безумстве находится, давай стучать в двери, двери отложили и новобрачного спросили: «Что такое у тебя?» — «Да вот невесту пустил до ветру я, и оказалось: кричит она по-иманьи».
Пошли, двери отворили, а иман привязан на кушаке.
Максимка-шут ушел домой, новобрачный жених, который на Максимке женился, лезет на священника с недобром: «Отдай мне мои деньги обратно! Почему дал фальшивую невесту?»
Священнику хотя и жалко деньги отдать, да делать нечего — отдал. Созыват своих псаломщиков, дьячка и пономаря, между собой обсуждают, что с Максимкой-шутом сделать за эту насмешку: «А что же с ним поделать — взять бечевку, сделать петлю да и удавить его».
На том и дело решили, что удавить. Взяли петлю и пошли к Максимке-шуту. Приходят, Максимка дома. «Вот, Максимка, выплачивай деньги, а то сейчас тебе смерть — вот на петлю вздернем».— «Да где же, батюшка, я вам возьму деньги? Ведь у меня их нет».— «Ну нет, дак и дела нет! Вот тебе и смерть сейчас!» — «Позвольте, батюшка, мне хоть сходить с Сивком-бурком проститься».
У него бурый жеребец был хороший, а Максимка-шут был хитрый, он знал свою невзгоду. Он деньги-то, которые у матки взял, все их разменял на серебро да золото и Сивке-бурке… впихал. Склал их туда. Когда пошел прощаться, берет чистенькую салфетку, подстилат ему под хвост и за-чинат от гривы его гладить: «Сивка-бурка, прости ты меня, смерть на меня…» Зачинат гладить от гривы и до хвоста. Сивка-бурка подымает хвост и зачинат… — золото и серебро, только звон идет. Священник с псаломщиком над этим удивился: «Максимушка, отдай нам Сивку-бурку, мы тебя от смерти ослобоним».— «Батюшко, да я вам отдам Сивку-бурку, да как у меня мать с сестрой жить будут без денег, и я с ними мотаться буду?» — «Ну, да ведь тебе жизнь-то твоя дороже, должен же ты уступить нам его! За долг — обязанности»,— «Ну, да уж делать нечего — возьмите».
Взяли и повели. Ведут и между собой обсуждают, которому принадлежность вперед будет Сивка-бурка на первую ночь. Ну, батько речь держал, что «мне, что старше всех, и мне должно вперед».
На первую ночь приводит батько к себе Сивку-бурку, заводит в конюшню, поставил к колоде, насыпал овса и дожидает с нетерпеньем утра — идти к Сивке-бурке по деньги. Только чуть занялася заря, священник пошел к Сивке-бурке, взял чистеньку салфетку, подослал ему под хвост. Зачинат от гривы гладить до хвоста. Сивка-бурка оттопырил хвост и начал ему…, да уж не деньги, а…. А священник в потемках радовался, думал, ему гумажки пачками кидают. С радости схватил, руки попачкал, сколь там ни швырял, ни одной монеты не было. Когда взошло солнышко, прибегат к нему дьячок и спрашивает об Сивкебурке: «Каково, батюшка, ладно насыпал?» — «Да что,— говорит,— насыпал! Ему звонкую монету, а мне гумажки пачками накидал!»
Берет дьячок, ведет к себе Сивку-бурку, приводит, ставит в конюшню, засыпат овса и дожидат утра. С большим нетерпением проводил ночь, только чуть дождался зорю — взял чистеньку салфетку и пошел к Сивке-бурке. Постилает салфетку под хвост и зачинает от гривы до хвоста гладить. Сивка-бурка оттопырил хвост…. Вот приходит к нему пономарь. «Ну, как у тебя, брат, Сивка-бурка?» — «Да что, брат, звонкой монеты ни сколь нет, а гумажки пачками накидал».
Тот взял Сивку-бурку и повел домой. Приводит, ставит в конюшню, засыпат овса и дожидат утра. С большим нетерпеньем проводил ночь, только чуть дождался зорю — взял чистеньку салфетку и пошел к Сивке-бурке. Постилает салфетку под хвост и зачинает от гривы до хвоста гладить. Сивка-бурка оттопырил хвост…. «Тогда что же,— говорит,— надо делать? Он деньги-то все им…. Надо идти пай получить!»
Приходит пономарь к дьячку: «А ну, брат, давай мне пай денег, а то Сивка-бурка все вам…!» — «Ну, брат, да ведь и у меня так же, как и у тебя. Ну, пойдем к священнику, у него свой пай просить».— «А ну-ка, батюшко, давай нам пай, Сивка-бурка надыть тебе все деньги…!» — «Да ведь и у меня то же! Теперь что же мы будем с ним делать?» — «Да что: возьмем большой куль, посадим его в куль, унесем в прорубь да и утопим».
А Максимка-шут знал свою невзгоду, что ему будет. Он взял бычий пузырь, начинил кровью и подвязал жене под левый бок. «Ой, батюшка, дайте мне-ка хоть пообедать, тажно меня уж сытого и топите».— «Ну-ну, пообедай».— «Давай, жена, ись скорее! Смерть моя близко пришла».— «Давно тебе, собаке, пора, да все по белу свету таскаешься!»
Наливает миску штей и несет ко столу, сама ругатся. Только миску на стол поставила, он ее хоп ножиком по боку. Жена Максимки-шута упала, и кровь полилась из нее.
Батько призашел в большой ужас от этого, что жену зарезал при священнике. И обсуждают между собой: «Вот какой ужас! Мы хотели его утопить, а он жену зарезал».—
«Врешь,— говорит,— у нас не так. Есть плетка-оживитка, оживит тебя».
Выскакиват на двор, плетка была уж на спичке приготовлена, подбегат к своей жене с плеткой и бьет ее: «Раз, два, три — соскакивай ты!»
Жена соскочила, побежала в особенну комнату, кровавое платье с себя сбросила, надела свеже, и зачала на стол подавать разны кушаньи, и убрала весь стол разными блюдами.
Священник над шутом удивился, что он над женой выделыват. И пригласил священника со своим причетом пообедать. Стали обедать, и Максимка-шут завел речь: «Вот с такой женой иначе этого и поступать нельзя. Только этим и живу с ней».
Батьку понравилось, что интересно с женой обращается, и говорит: «Максимушка, ты мне отдай эту плетку и ножичек, мы тебя за это от смерти освободим».— «Ну, да уж делать нечего, когда от смерти освобождаете, отдам ».
Идут и между собой обсуждают, кому наперед. Наперед священнику. Приходит, вешат плетку на спичку, заходит в комнату и просит у жены обед. Матка заставлят подавать обед прислугу. «Да ну, не хочу я от прислуги! Хочу, чтоб сама подала!» Матка только подходит с миской ко столу и едва успела поставить, как батька ее хоп ножиком по боку. Матка упала, и кровь полилась. «Врешь, у нас не так! Есть плетка-оживитка, оживит тебя!» Притащил плетку: «Раз, два, три — соскакивай ты!»
Она как лежала, так и лежит! Он повторил плеткой в другой раз, а она все лежит да лежит. Повторил и в третий раз — и она все лежит! Тогда батька одумался: «Что же я и сделал? Ж«ну-то зарезал». Убрал, кровь сотер. Прибегает дьячок за ножичком и за плеткой.
Дьячок пришел домой, повесил плетку на дверь, заходит в комнату и садится к столу и просит у жены обед. Жена с ворчаньем на прислугу: «Прислуга, наливай, пробегался где-то, ись захотел!» — «Да не хочу, чтоб прислуга, хочу, чтоб сама подала!» Только поставила миску на стол, дьячок ее хоп ножиком по боку. Жена упала, и кровь полилась. «Врешь, у нас не так! Есть плетка-оживитка, оживит тебя!» Притащил плетку: «Раз, два, три — соскакивай ты!» Она как лежала, так и лежит! Он повторил плеткой в другой раз, а она все лежит да лежит. Повторил и в третий раз — она все лежит. Стал следствовать — она уже богу душу отдала.
Является скоро и пономарь за плеткой и ножиком. Пришел домой, повесил плетку на дверь, заходит в комнату к столу и просит у жены обед. Жена с ворчаньем на прислугу: «Прислуга, наливай, пробегался где-то, ись захотел!» — «Да не хочу, чтоб прислуга, хочу, чтоб сама подала!» Только поставила миску на стол, пономарь ее хоп ножиком по боку. Жена упала, и кровь полилась. «Врешь, у нас не так! Есть плетка-оживитка, оживит тебя!» Притащил плетку: «Раз, два, три — соскакивай ты!»
Она как лежала, так и лежит! Он повторил плеткой в другой раз, а она все лежит да лежит. Повторил и в третий раз — а она все лежит. Стал следствовать — она уже богу душу отдала.
Потом приходит к дьячку: «Ты, брат, ничо не знаешь, ведь я свою жену-то зарезал, должно — не по месту попал».— «Да ну, ведь и я, видно, не по месту попал — ведь и я зарезал».— «Да ты пошто же мне-то не сказал, что свою зарезал».— «Ишь ты, брат, ты с женой будешь, а я без жены, дак пущай же у обоих не будет!» — «Ну, давай, пойдем к священнику».
Приходят к священнику, объясняют свою обиду, что жен зарезали. «Да ведь и я свою-то зарезал!» — «А вы пошто, батюшко, нам не объяснили?» — «Да! Вы будете с женами, а я холостым буду, пущай же все поровну будет. Ну, теперь уж безо всяких отговорок давай Максимку утопим в проруби».
Взяли куль и отправились к Максимке-шуту. Приходят, надевают на него куль и несут его топить в прорубь.
А около проруби близко был проезжий тракт — зимний. Прорубь была рассечена мало, Максимка-шут туда не влазит. Священник говорит: «У меня есть пешня, я побегу по пешню». А дьячок говорит: «У меня есть лопата». А пономарь говорит: «У меня есть сак».
И все трое убежали. Максимка-шут лежит в куле и поет свое:
Всяк меня знает,
Всяк меня боится! И кричит громким голосом, чтоб слышно далеко было. На ту беду или на его фарт ехал начальник с кучером: «Кучер, прди-ка посмотри, что за чудо у проруби?» Кучер подъезжает к Максимке-шуту и спрашивает его: «Кто тут такккой?» — «Да я, Максимка-шут!» — «А ты что тут делаешь?» — «Да вот с попом шутку шутю на триста рублей. Покуль он домой сбегат, чтоб тут в куле очутился другой! Полезай-ка на мое место — половина денег твоя».
Кучер развязыват ему куль на ногах. Максимка выска-киват, кучера запихиват в куль, куль завязал так же, как был завязанный. Сам подбегает, садится на козлы и поехал с барином, а кучер в куле остался.
Подбегает священник с пешней, дьячок с лопатой, пономарь с саком и зачинают разбивать прорубь ширьше, чтоб Максимка-шут вошел. Прорубь раздолбили и Максимку-шута туда посадили. А на место Максимки туда ушел кучер.
Вот они от проруби пошли и рассуждают: «Заберем теперь все Максимкино имущество, отберем его жену и сестру». Отошли не очень далеко, а Максимка-шут катит на тройке — конях. «Здравствуйте, батюшко!» Они смотрят на него, а он начальника уж осадил на земской фатере. «Ты откуль взялся?» — «Ну, батюшко, да в проруби-то буры да кауры, там еще двенадцать троек осталось, рысаки да иноходцы в проруби-то. Ну вот, коли хотите, дак воротитесь да себе по тройке и захватите, за мной-то!»
Вот они и вернулись все трое, батько нырнул вперед, чтоб получше тройку захватить. Когда ушел на дно, так оттуда только пузыри отдались — буры да кауры! А дьячок за ним поторопился — он там самолучших выберет, надо поскорее! И пономарь много не мечтал, тоже на головку в прорубь встал…
А Максимка-шут и сейчас живет да поживает и ребятушек себе наживает.
(1 оценок, среднее: 5.00 из 5)