Рассказ христианина (ночи 25-27)


О, царь времени, – начал христианин, – когда я вступил в эти земли, я пришел с товарами, и предопределение привело меня к вам, но место моего рождения – Каир. Я из тамошних коптов [57] и воспитывался там, и мой отец был маклером; и когда я достиг возраста мужей, мой отец скончался и я сделался маклером вместо него. И вот в один из дней я сижу и вдруг вижу – едет на осле юноша, которого нет прекрасней, одетый в роскошнейшие одежды. И, увидав меня, он пожелал мне мира, а я встал из уважения к нему; и он вынул платок, в котором было немного кунжута,

и спросил: “Сколько стоит ардебб [58] вот этого?” – “Сю дирхемов”, – отвечал я; и юноша сказал: “Возьми грузчиков и мерильщиков и отправляйся к Воротам Победы, в хан аль-Джавали – ты найдешь меня там”. И он оставил меня и уехал и отдал мне кунжут с платком, где был образчик; и я обошел покупателей, и каждый ардебб принес мне сто двадцать дирхемов. И я взял с собою четырех грузчиков и отправился к юноше, которого нашел ожидающим; и, увидев меня, он поднялся и открыл кладовую, и из нее взяли зерно; и когда мы его перемерили, то его оказалось пятьдесят ардеббов, на пять тысяч дирхемов. И юноша сказал: “Тебе
за посредничество десять дирхемов за ардебб; получи деньги и оставь у себя четыре тысячи и пятьсот дирхемов для меня: когда я кончу продавать свои запасы, я приеду и возьму у тебя деньги”. И я сказал “Хорошо!” – и поцеловал ему руки и ушел от него, и мне досталась в этот день тысяча дирхемов.

А юноша отсутствовал месяц, и потом он пришел и спросил меня: “Где деньги?” А я встал и приветствовал его и спросил: “Не хочешь ли ты чего-нибудь поесть у нас?” Но он отказался и сказал: “Приготовь деньги, я приду и возьму их у тебя”, – и ушел. А я приготовил ему деньги и сидел, ожидая его; и его не было месяц, и я подумал: “Этот юноша совершенство доброты”. А через месяц он приехал верхом на муле, одетый в роскошное платье и подобный луне в ночь полнолуния; и он словно вышел из бани, и лицо его было как месяц – с румяными щеками, блестящим лбом и родинкой, словно кружок амбры, подобно тому, как сказано:

И солнце и месяц тут в созвездье одном слились,

Во всей красоте своей и счастье взошли они;

За прелести их сильней смотрящие любят их.

О благо, когда их глас веселья к себе зовет!

Изящною прелестью красот их закончен ряд,

И ум укрепляет их и скромность великая.

Аллаха благословляй, создавшего дивное!

Что хочет господь высот для тварей, то сотворит,

И, увидев его, я поцеловал ему руки, и поднялся перед ним и призвал на него благословение, и спросил: “О господин, не возьмешь ли ты свои деньги?” И юноша ответил: “А зачем торопиться? Я кончу свои дела и возьму их у тебя”, – и ушел. А я воскликнул: “Клянусь Аллахом, когда он в следующий раз придет, я непременно приглашу его, так как я торговал на его дирхемы и добыл через них большие деньги!”

А когда наступил конец года, он приехал, одетый в еще более роскошное платье, чем прежде; и я стал заклинать его зайти ко мне и отведать моего угощенья. И юноша сказал: “С условием, чтобы то, что ты на меня потратишь, было из моих денег, которые у тебя”. И я сказал: “Хорошо!” – и посадил его и сходил и приготовил какие следует кушанья и напитки и прочее, и принес это ему и сказал: “Во имя Аллаха!” И юноша подошел к столику и, протянув свою левую руку, стал со мною есть, – и я удивился этому. А когда мы кончили, я вымыл его руку и дал ему чем ее вытереть, и мы сели за беседу, после того как я поставил перед ним сладости. И тогда я сказал: “О господин мой, облегчи мою заботу: почему ты ел левой рукой? Может быть, у тебя на руке что-нибудь болит?” И, услышав мои слова, юноша произнес:

“О друг мой, не спрашивай о жарком волнении,

Что в сердце горит моем, – недуг обнаружишь ты мол.

Не доброю волею я Лейлу сменил теперь

На Сельму, но знай – порой нужда заставляет нас”.

И он вынул руку из рукава, и вдруг я вижу – она обрубленная: запястье без кисти. И я удивился этому, а юноша сказал мне: “Но дивись и не говори в душе, что я ел с тобой левой рукой из чванства, отсечению моей правой руки есть диковинная причина”. – “А что же причиною этому?” – спросил я; и юноша сказал: “Знай, что я из уроженцев Багдада, и мой отец там был знатен; и когда я достиг возраста мужей, я услышал рассказы странников, путешественников и купцов о египетских землях, и это осталось у меня в сердце. И когда мой отец умер, я взял много товаров и багдадских и мосульских и, собрав все это, выехал из Багдада; и Аллах предначертал мне благополучие, и я вступил в этот ваш город, – и потом он заплакал и произнес:

Спасается ослепший от ямы той,

Куда слетит прозорливый, видящий!

Глупец порой от слова удержится,

Которое погубит разумного.

Кто верует, с трудом лишь прокормится:

Неверные, развратники – все найдут.

Что выдумать, как действовать молодцу?

Ведь так судил судящий, дарующий.

А окончив эти стихи, он сказал: “И я прибыл в Каир и сложил ткани в хане Масрура и, отвязав свои тюки, вынес их и дал слуге денег, чтобы купить нам чего-нибудь поесть, и немного поспал; а поднявшись, я прошелся по улице Бейн-аль-Касрейн и вернулся и проспал ночь. А наутро я встал и вскрыл тюк с тканями и сказал себе: “Пойду пройдусь по рынкам и посмотрю, как обстоят там дела!” И я взял кое-какие ткани и дал их отнести одному из моих слуг и пошел на рынок Джирджиса, и маклеры встретили меня (а они узнали о моем прибытии) и взяли у меня ткани и стали кричать, предлагая их; но они не принесли даже своей цены, и я огорчился этим. И староста маклеров сказал мне: “О господин, я знаю что-то, от чего тебе будет прибыль. Сделай так, как делают купцы, и отдай твои ткани в долг на несколько месяцев при писце, свидетеле и меняле. Ты будешь получать деньги каждый четверг и понедельник и наживешь дирхемы: на каждый дирхем два, и, кроме того, посмотришь Каир и Нил”.

И я сказал: “Это правильная мысль!” – и, взяв с собою маклеров, отправился в хан, а они забрали ткани на рынок, и я продал их и записал за ними цепи и отдал бумажку меняле, взяв у него расписку, и вернулся в хан. И я провел много дней, ежедневно, в течение месяца, завтракая с кубком вина и посылая за мясом барашка и сладостями; и наступил тот месяц, когда мне следовало получать, и каждый четверг и понедельник я отправлялся на рынок и садился возле лавок купцов, а меняла и писец уходили и приносили деньги после полудня, а я пересчитывал их, запечатывал кошельки, брал деньги и уходил в хан. И вот в один из дней (а это был понедельник) я вошел в баню и, вернувшись в хан, отправился в свое помещение и позавтракал с кубком вина и поспал, а проснувшись, я съел курицу и надушился и пошел в лавку одного купца, которого звали Бедр-ад-дин аль-Бустани. И, увидев меня, он сказал мне: “Добро пожаловать!” – и разговаривал со мной некоторое время, пока не открылся рынок.

И вдруг подошла женщина с гибким станом и гордой походкой, в великолепном головном платке, распространявшая благоухание; и она подняла покрывало, и я увидел ее черные глаза, а женщина приветствовала Бедр-аддина, и тот ответил ей на приветствие и стоял, беседуя с нею; и когда я услышал ее речь, любовь к ней овладела моим сердцем. А она сказала Бедр-ад-дину: “Есть у тебя отрез разрисованной ткани с золотыми прошивками?” И он вынул ей отрез из тех кусков, которые купил у меня, и они сошлись в цене на тысяче двухстах дирхемах. “Я возьму кусок и уйду и пришлю тебе деньги”, – сказала тогда женщина купцу; но он возразил: “Нельзя, госпожа, вот владелец ткани, и я связан перед ним сроком”. “Горе тебе! – воскликнула женщина. – Я привыкла брать у тебя всякий кусок ткани за много денег и даю тебе нажить больше того, что ты хочешь, и присылаю тебе деньги”. А купец отвечал: “Да, но я принужден расплатиться сегодня же”. И тогда она взяла кусок и бросила его в лицо Бедр-ад-дину и воскликнула: “Ваше племя никому не знает цены!” – и встала. С ее уходом я почувствовал, что моя душа ушла с нею. И я поднялся и остановил ее и сказал: “О госпожа, сделай милость, обрати ко мне свои благородные шаги!” И она воротилась, и улыбнулась, и сказала: “О, ради тебя возвращаюсь”, – и села напротив, возле лавки.

И я спросил Бедр-ад-дина: “За сколько ты купил этот кусок?” – “За тысячу сто дирхемов”, – отвечал он; и я сказал: “Тебе будет еще сто дирхемов прибыли; дай бумагу, я напишу тебе расписку на эту цену”. И я взял кусок ткани и написал Бедр-ад-дину расписку своей рукой и отдал женщине и сказал ей: “Возьми и иди; и если хочешь, принеси деньги в следующий рыночный день, а если пожелаешь – это тебе подарок, как моей гостье”. “Да воздаст тебе Аллах благом и да пошлет тебе мои деньги и сделает тебя моим мужем!” – сказала женщина (и Аллах внял ее молитве). А я воскликнул: “О, госпожа, считай этот отрез твоим, и тебе будет еще такой же, но дай мне посмотреть на твое лицо”. И когда я взглянул ей в лицо взглядом, вызвавшим во мне тысячу вздохов, любовь к ней привязалась к моему сердцу, и я перестал владеть своим умом. А потом она опустила покрывало и взяла отрез и сказала: “О господин, не заставляй меня тосковать!” – и ушла; а я просидел на рынке до послеполуденного времени, и ум мой исчез и любовь овладела мною. И от силы охватившей меня любви я поднялся и спросил купца об этой женщине, и он сказал: “У нее есть деньги. Она дочь одного эмира, и отец ее умер и оставил ей большое богатство”.

И я простился с ним и ушел и пришел в хан, и мне подали ужин, но я вспомнил о той женщине и не стал ничего есть и лег спать. Но сон не шел ко мне; и я не спал до утра и встал и надел не ту одежду, что была на мне раньше, и выпил кубок вина и поел немного на завтрак, и пошел в лавку того купца. Я приветствовал его и сел у него, и молодая женщина, как обычно, пришла, одетая еще более роскошно, чем раньше, и с ней была невольница. И она поздоровалась со мной, а не с Бедр-аддином, и сказала красноречивым языком, нежнее и слаще которого я не слышал: “Пошли со мной кого-нибудь, чтобы взять тысячу и двести дирхемов – плату за кусок ткани”. – “А что же торопиться?” – сказал я ей, и она воскликнула: “Да не лишимся мы тебя!” – и отдала мне деньги; и я сидел и разговаривал с нею. И я сделал ей Знак, и она поняла, что я хочу обладать ею, и встала поспешно, испуганная, а мое сердце было привязано к ней. И я вышел с рынка следом за ней, и вдруг ко мне подошла девушка и сказала: “О господин, поговори с моей госпожой!” И я изумился и сказал: “Меня никто Здесь не знает”. Но девушка воскликнула: “О господин, как ты скоро ее забыл! Моя госпожа-та, что была сегодня в лавке такого-то купца”. И я пошел с девушкой на рынок менял; и, увидев меня, ее госпожа привлекла меня к себе и сказала: “О мой любимый, ты проник мне в душу, и любовь к тебе овладела моим сердцем, и с той минуты, как я тебя увидела, мне не был приятен ни сон, ни питье, ни пища”. – “У меня в душе во много раз больше этого, и положенье избавляет от нужды сетовать”, – ответил я. И она спросила: “О любимый, у меня или же у тебя?” – “Я здесь человек чужой, отвечал я, – и нет мне где приютиться, кроме хана. Если сделаешь милость – пусть будет у тебя”. И она сказала: “Хорошо; но сегодня канун пятницы и ничего не может получиться, – разве только завтра, после молитвы. Помолись, сядь на осла и спрашивай квартал аль-Хаббания, а когда приедешь, спроси, где дом Бараката – начальника, по прозвищу Абу-Шама, – я там живу. И не медли, я жду тебя”.

И я обрадовался великою радостью, и потом мы расстались; и я пришел в хан, где я жил, и провел ночь без сна и не верил, что заря заблистала. И я встал и переменил одежду, и умастился, и надушился, и, взяв с собой пятьдесят динаров в платке, прошел от хана Масрура до ворот Зубиле, а там сел на осла и сказал его владельцу: “Отвези меня в аль-Хаббанию”. И он доехал в мгновение ока и очень скоро остановился у ворот в квартал, называемый квартал аль-Мункари; и я сказал ему: “Зайди в квартал и спроси дом начальника”. И ослятник ушел и недолго отсутствовал, и, вернувшись, сказал: “Заходи!” И я сказал ему: “Иди впереди меня к дому! Рано у гром придешь сюда и отвезешь меня, – сказал я потом ослятнику; и он отвечал: “Во имя Аллаха!”, и я дал ему четверть динара золотом.

И ко мне вышли две молоденькие девушки, высокогрудые девы, подобные лунам, и сказали мне: “Входи, наша госпожа тебя ожидает! Она не спала ночь, радуясь тебе”. И я вошел в верхнее помещение с семью дверями, вокруг которого шли окна, выходившие в сад, где были всевозможные плоды, и полноводные каналы, и поющие птицы; и все было выбелено султанской известкой, в которой человек видел свое лицо, а потолок был покрыт золотыми надписями, написанными лазурью, которые заключали прекрасные славословия и сияли смотрящим. А пол в комнате был выстлан пестрым мрамором, и посреди был водоем, по краям которого находились чаши, литые из золота и извергавшие воду, похожую на жемчуг и яхонты; и помещение было устлано разноцветными шелковыми коврами и уставлено скамейками. И, войдя, я сел…”

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 оценок, среднее: 5.00 из 5)

Рассказ христианина (ночи 25-27)