Эгле
Однажды вечером три сестры купались в озере.
Вот они наплавались, наплескались и вышли на берег.
Две старшие оделись, а младшая – ее Эгле звали – только руку протянула к рубашке, вдруг кто-то как зашипит на нее!
Посмотрела Эгле – это уж забрался в рукав.
– Уходи прочь! – закричала девушка.
– Пообещай, что пойдешь за меня замуж, уйду,- сказал уж человеческим голосом. Эгле рассердилась, а сестры смеются.
– Чем не жених тебе! – говорят. – Соглашайся, сестрица. И побежали домой.
Осталась Эгле
– Милый уж, отдай рубашку! – просит она. А уж все свое твердит:
– Назовись моей невестой.
– Ну ладно, – крикнула Эгле, – будь по-твоему!
– Уж выполз из рукава. А Эгле схватила рубашку и скорей за сестрами. На другое утро села Эгле у окошка пряжу прясть. Сидит прядет, песни поет. Про ужа и думать забыла. Вдруг слышит – во дворе зашуршало, зашипело. Глянула девушка в оконце, да так и обмерла со страху.
Полон двор ужей! Шипят, извиваются. А три самых больших, самых толстых вползли на порог, в щелку
А ужи говорят отцу с матерью:
– Пришли мы сватами от самого царя озерных вод. Снаряжайте вашу младшую дочь. Она за нашего господина обещала замуж пойти.
Что тут делать! Пусть хоть царь, а все равно гад ползучий, уж холодный, – как за такого любимую дочь отдать! Но и отказать нельзя – сама девушка слово дала.
Как раз в ту пору у них старуха соседка гостила. Та старуха и говорит потихоньку отцу с матерью:
– Отдайте вместо дочери белую гусыню. Где ужам разобрать!
Отец с матерью так и сделали. Вынесли белую гусыню и говорят сватам:
– Вот наша младшая дочь. Везите поскорее невесту к жениху.
Ужи посадили белую гусыню в корыто и повезли ее со двора. Только подъехали к воротам – слышат, кукушка на заборе кукует: Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Гусыню сосватали. Ку-ку! Воротились ужи в дом, зашипели, засвистели – подавай им настоящую невесту.
Опять старуха соседка шепчет отцу с матерью:
-Выведите им белую овечку.
Мать с отцом привели белую овечку.
– Не хотелось с дочкой расставаться, – говорят, -да что поделаешь! Берите ее, ведите к жениху.
Ужи повели белую овечку. Полдороги прошли, как вдруг с дерева опять кукушка закуковала:
Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Овечку сосватали. Ку-ку! Приползли сваты назад.
– Нет, – говорят, – не та невеста. А старуха соседка все учит:
– Отдайте ужам белую корову.
Привели белую корову, алой лентой ей шею обвили, отдали сватам. Ужи погнали по проселку белую корову, до самого большака довели. А там в кустах кукушка сидит, по кукушечьи говорит:
-Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Корову сосватали. Ку-ку! Воротились сваты, говорят:
– Мы к вам с честью, а вы вот как! Три раза нас обманули! Смотрите, в четвертый обманете – не миновать вам беды. Зубами изгрызем мы ваши деревья в садах, хвостами побьем посевы на полях.
Эгле услышала эти слова и вышла к сватам.
– Я, – говорит, – слово дала, я и отвечаю. Ведите меня к жениху. Сваты по дороге ползут, за сватами Эгле идет, за Эгле ужи в пыли вьются -невесту к жениху провожают. А кукушка за ними летит, по кукушечьи говорит:
Вот это невеста! Умна и прелестна,Стройна, точно елка,Кудри – как из шелка!
Подошли к озеру. Вода в озере запенилась, забурлила и отхлынула от берега. А на прибрежном песке юноша появился – статный, красивый, в богатой одежде.
– Я жених твой, – сказал Эгле юноша. – Зовут меня Жалтис. Для других людей я уж, а для тебя, девушка, сбросил я змеиную кожу, тебе одной открыл свое имя. Полюбишь меня, красавица?
– Полюблю, -сказала Эгле, -буду тебе верной женой. – И пошла за женихом в подводное царство.
С тех пор девять лет минуло. Эгле родила своему мужу двух сыновей и дочку. Хорошо жилось Эгле. И дети удались ласковые, послушные, и муж ее любил и берег. Только вот затосковала Эгле по родному дому. Стало ей подводное царство не мило, захотелось на отца с матерью поглядеть, ласковым словом с братьями перекинуться, с сестрами за прялкой песни спеть. Просит она мужа:
– Отпусти меня, Жалтис, домой погостить, отцу с матерью показать наших деток. А Жалтис не отпускает.
– Разве плохо тебе в подводном царстве? – спрашивает ее.
– Нет, хорошо, – отвечает Эгле, – да плоха та дочь, что отца и мать своих забудет навеки.
– Ну, будь по-твоему, -говорит Жалтис. – Отпущу тебя, только прежде спряди ты мне золотую кудель.
Эгле села за пряжу. День прядет, другой прядет, а кудель все не
убывает, будто даже больше становится. А старая нянюшка, которая младшую
дочку нянчила, поглядела, как Эгле пряжу прядет, покачала головой и говорит:
– Хоть до моих лет доживешь, и то тебе не спрясть всей кудели. -А что же, нянюшка, делать? – спрашивает Эгле.
– А ты накали спицу в огне да и проткни ею кудель.
Взяла Эгле спицу, накалила и только воткнула в кудель – вдруг выскочила из клубка большая жаба. Эта жаба в кудели сидела и выпускала изо рта золотые нити. Эгле с одного конца пряжу пряла, а с другого конца кудель еще длиннее становилась. Ну, а теперь Эгле всю кудель в одну ночь спряла. Наутро приносит она мужу пряжу и говорит:
– Что ты велел, то я исполнила. Исполни и ты, что обещал.
-Хорошо, -ответил Жалтис, – я от своих слов не отказываюсь. Отпущу тебя к матери и отцу, когда ты эти башмаки сносишь.
Жалтис достал из-под лавки железные башмаки и подал их жене. Обула Эгле железные башмаки. С утра до вечера ходит по острым камням, на скалы взбирается, а на железной подошве хоть бы царапина! Нянюшка смотрит на нее и головой качает:
– Зря себя, доченька, мучишь. Сто лет проживешь – сто лет башмаки целы
будут.
– Научи, нянюшка, что делать! – просит Эгле.
– Снеси кузнецу и вели их в горн бросить. Так Эгле и сделала. Кузнец перекалил железо в горне – стало оно ломкое да хрупкое, что стекло. В один час износила Эгле башмаки. Приходит она к мужу и говорит:
– Теперь отпустишь?
– Отпущу, – говорит Жалтис. – Только как же ты без заячьего пирога в родном доме покажешься? Смотри, осудят тебя люди – загордилась, скажут. Тут Эгле и вспомнила. Еще когда она маленькой была и случалось отцу с матерью куда-нибудь из дому уезжать, никогда они с пустыми руками не возвращались. Привезут пирог, всех детей куском оделят и притом такие слова скажут: По дороге шли, в заячий домик зашли, заяц нам пирог испек, вот и вам кусок. Так по всей Литве исстари велось. Стыдно стало Эгле, что дедовский обычай забыла, и побежала печь пирог. А муж потихоньку все ведра и горшки припрятал, одно решето оставил. Как в решете воду носить, как тесто месить? Вода прольется, мука просыплется.
Но и тут старая нянюшка помогла. Она взяла ржаного хлеба и залепила дырки. Эгле замесила в решете тесто – ни капельки воды не пролила, ни горсточки муки не просыпала.
Испекла Эгле пирог и стала с мужем прощаться.
Муж ей говорит:
– Больше девяти дней не гости. И смотри, как назад пойдешь, чтобы никто тебя не провожал. Стань на берегу и позови меня так:
Если жив мой друг бесценный -Забурли, вода проточная,Из пучины брызни, пена,-Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит И в пучине темной плавает -Над волною закипит пена красная, кровавая.
И вы, мои сыновья, и ты, дочь, слово дайте: о чем знаете, людям не рассказывать.
Дали дети слово.
Тут Жалтис обернулся ужом и вынес жену с детьми на берег озера. Вот радости-то было, когда Эгле со своими детьми в родной дом постучалась!
Отец и мать дочерью да внуками не налюбуются, братья, сестры с Эгле не наговорятся.
Только соседи их дом стороной обходят и говорят:
– Вернулась ужиха с уженятами. Хорошо еще, мужа своего дома оставила. Не было бы от них беды!
Братьям обидно. Стали они сестру уговаривать:
– Откажись от мужа, оставайся с нами навеки. А придет муж за тобой – мы тебя не выдадим. Эгле отвечает:
– Не дело вы, братья, говорите. Как жене от живого мужа отказаться, как детей родного отца лишить? И не придет муж за мной – я сама, как время поспеет, из вод озерных его вызову.
– А как ты его вызывать станешь?
– Эх, братья,- отвечает Эгле,- не вам его звать, не вам про то и знать. А меня лучше не спрашивайте, все равно не скажу.
А старуха соседка учит братьев.
– Не с той стороны, – говорит, – подступаете. Что мать не скажет – малые дети выболтают.
Вот собрались братья ночью в лес коней пасти и старшего сына Эгле с собой взяли. В лесу коней на зеленую траву пустили, разложили костер и стали мальчика выспрашивать, как отца по имени зовут и на какой он зов отзывается. Ничего им старший сын не сказал. Лаской выспрашивают – отмалчивается, побоями выпытывают – только слезы льет.
– Ну, – говорят братья, – этот в мать пошел, может, с младшим лучше сговоримся.
Утром вернулись они домой. Эгле спрашивает у сына:
– Отчего у тебя, сыночек, глаза красные?
-В лесу костер дымно горел, – отвечает ей сын, – вот глаза и покраснели.
На следующую ночь опять пошли братья в лес коней пасти и зазвали с собой младшего сына Эгле. Да и от него ничего не добились. Вернулись наутро домой. Эгле глянула на сына и спрашивает:
– Что это, сыночек, и у тебя глаза красные? Не обидели ли тебя дядюшки?
– Нет, не обидели, – отвечает ей сын. – Я всю ночь не спал, коней стерег, вот и покраснели глаза.
И на третью ночь собрались братья в лес. Приласкали они маленькую племянницу и с собой заманили.
Была она у матери с нянюшкой любимым дитятей. Никто ее никогда и пальцем не тронул, злого слова не сказал. Вот стали ее дядья выспрашивать да выпытывать. Она в землю глазками уперлась, молчит, только головой качает: Не знаю я ничего. А как пригрозили ей дядья гибким прутом, она задрожала вся, побелела, как платок, да все и рассказала. И как отцово имя – сказала, и на какой он зов отзывается – открыла. Ну, дядьям только того и надо. Еще пригрозили ей, чтобы она перед матерью и словом не обмолвилась, и отвели ее домой.
А сами захватили косы, пошли к озеру. Сделали они свое злое дело, косы о траву вытерли и воротились назад. Только стали косы в сенях вешать, услыхала Эгле железный звон, и сжалось у нее сердце.
– Что, братцы, -спрашивает, – вы так рано на работу поднялись? Братья отвечают;- Густая трава по утренней росе ровнее ложится.
А Эгле все душой неспокойна. В тот же день собралась она назад, к мужу. У порога с матерью и отцом попрощалась, у ворот сестер, братьев обняла -никому провожать себя не позволила. Подошла она с детьми к озеру, стала на бережку и сказала, как муж ее научил:
Если жив мой друг бесценный -Забурли, вода проточная, Из пучины брызни, пена,-Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит и в пучине темной плавает -Над волною закипит Пена красная, кровавая…
Тут всколыхнулись озерные воды, пеной вспенились. Да не белая пена на волнах качается, не белая, как молоко, а красная, как кровь. И со дна голос послышался:
В час туманный, В час рассветный Я людьми загублен злыми.
Дочка милая,Зачем ты назвала отцово имя?
Заплакала, зарыдала Эгле. Потом обернулась к детям и сказала:
– Нет у вас ласкового отца, нет у меня любимого мужа. Никто нас в подводном царстве не приветит, а под одним кровом со злыми убийцами нам не жить. Пусть же будет так, как я скажу:
Сыновья мои родные,Вы сдержали слово твердо -В дуб и ясень превратитесь,Не сгибаясь, стойте гордо.
Ты же, маленькая дочка,Не сильна в беде душою,Стань пугливою осиной,Трепещи всегда листвою.
Мне же елью стать печальной,Стать угрюмой, темной елью,Лить потоки слез янтарных,По ночам стонать с метелью.
И как сказала, так и сталось: старший сын превратился в дуб высокий, младший – в ясень, а дочь – в трепетную осину;Сама Эгле обернулась темной елью. С тех пор и повелись на земле ель, дуб, ясень и осина. Печальной вдовой клонит ель свои ветви долу. Чуть дохнет ветер – дрожат, точно от страха, мелкие листочки осины. А у дуба и ясеня стволы крепкие и твердые, как сердце верного человека. А почему это так, только тот и знает, кто слыхал от дедов про бедную Эгле и про ее детей.
(1 оценок, среднее: 5.00 из 5)