По понедельникам в Могилеве всегда была ярмарка. Ох и долгий день это был для коробейника Мотке! На ярмарке он покупал горшки, подушки, одеяла и прочий полезный в хозяйстве товар, складывал все это на телегу и вез в ближние деревни на продажу.
И вот, уже уезжая с ярмарки, заметил Мотке бедняка-продавца. Тот продавал одну-единственную бутылку: бутылка как бутылка, с пробкой, разве что темного стекла. Пожалел Мотке бедняка, купил бутылку и сунул ее в свой мешок.
День клонился к вечеру, Мотке погонял лошадь, чтобы успеть засветло добраться до
Давно уже стемнело, а Мотке все ехал. Ночь была безлунная, стало ясно, что придется становиться на ночлег. Мотке развел огонь и завернулся в несколько одеял, а потом развязал свой мешок, чтобы достать еды и вина. И под руку ему попалась та самая бутылка, которую он купил у бедняка! Едва он выдернул пробку, как ветер пронесся над ним, затушив костер. И в темноте послышалось странное хихиканье.
Мотке сразу смекнул: он выпустил из бутылки духа, а может, целого демона! Потухший костер — это полбеды, что-то будет дальше?
Кто другой в эту минуту язык
— Шалом алейхем [Шалом алейхем — традиционное еврейское приветствие, переводится как «Мир вам».] , господин дух!
— Алейхем шалом, — ответил странный голос.
— Что ты делал в бутылке? — спросил Мотке.
— Ждал, пока кто-нибудь меня выпустит!
— А что ты за дух? — спросил Мотке.
— Я — Лец [Лец (идиш) — озорной эльф, персонаж, распространенный в еврейском фольклоре.] , — ответил дух.
Мотке вздохнул с облегчением. Лец — это не так страшно, как демон. Лец скорее эльф, он не причиняет людям зла, хоть и любит разные проделки.
Но в какое же неподходящее время Мотке его выпустил! Только что прошел Рош-а-Шана [Рош-а-Шана — еврейский Новый год.] , еврейский Новый год, значит, на носу Йом Кипур [Йом Кипур — Судный день, когда Господь определяет судьбу человека на предстоящий год. День поста и молитвы.] , Судный день. В этот день евреям не до шуток. А Лец, оказавшись на свободе, наверняка натворит дел.
Мотке старался не спать, но в полночь сон все же сморил его. Лец тут же спрыгнул с дерева — он там прятался — и залез в телегу, под мешки. И потому в первой же деревне, куда наутро приехал Мотке, начали происходить удивительные вещи.
Прямо с неба посыпались камни! Да не простые: эти камни проходили сквозь крыши домов, сквозь тела людей и исчезали. «Что это? — кричали люди. — Эти камни заколдованы!» А невидимка Лец только хихикал втихомолку.
В другой деревне все веревки превратились в песок. Котелки, висевшие на них, попадали на пол и всех перепугали.
Так повторялось всю дорогу, и один только Мотке понимал, кто виновник этих чудес.
В пятницу утром Мотке вернулся домой в Минск, чтобы провести субботу с женой и детьми. И Лец, спрятавшийся в телеге, приехал с ним.
В тот же вечер раввин Минска произнес благословение над вином, отхлебнул из чаши для кидуша [Чаша для кидуша — при помощи нее освящают вино.] — и скорчил страшную гримасу: все вино превратилось в уксус! То же самое произошло во всех домах Минска. Люди испуганно перешептывались. А Лец хохотал так, что чуть не лопнул.
Прошло несколько дней. Лец не прекращал своих шуток. Всякий раз, когда люди проходили по городскому мосту, ветром с мужчин срывало шляпы, а с женщин платки. Лец не оставил в покое даже зверей: кот, живший возле дома рабби, играл с мышью — а мышь вдруг исчезла! Бедный кот помигал. Огляделся: куда же делась мышь? А мышь вдруг возникла в другом углу комнаты так же неожиданно, как и пропала.
В городе в одночасье скисло все молоко — даже парное, свеженадоенное. Каждую ночь в печах гас огонь — даже если дров оставалось еще предостаточно. Люди очень переживали — Йом Кипур ведь был уже близко! А Лец веселился, как никогда.
Но на сам Йом Кипур, когда все горожане собрались в синагоге на молитву, Лец был не в духе. В домах не осталось ни крошки хлеба, ни капли воды — в Йом Кипур ведь положено поститься. К полудню Лец совсем ослаб. А когда зашло солнце, по улицам прокатился звук шофара [Шофар — бараний рог, в который трубят на Новый год и Йом Кипур.] , и это чуть не добило бедного духа. Он прижал ладошки к ушам, но звук проходил через них. Где же спрятаться?
Вспомнив про мягкие мешки коробейника, Лец бросился к телеге Мотке, обложился подушками и одеялами, запрыгнул в мешок и заснул.
На следующее утро, увидев кавардак на телеге, Мотке сразу понял, что случилось. А заметив под мешком странный холмик, догадался, где спрятался Лец. Боясь, как бы Лец не сбежал, он не стал даже заглядывать внутрь — просто завязал мешок покрепче, сел на телегу и бросился прочь из города.
Мотке хотел увезти Леца подальше от Минска. Всю дорогу Лец проспал — звук шофара отнял у него последние силы. Но когда телега подпрыгнула на большом камне, Лец проснулся. Он хотел было вылезти из мешка и не смог. И услышал, как коробейник напевает:
Скоро Лецу конец,
Отнесу его в лес,
Там в колодец швырну —
Скоро Лецу конец!
Лец так перепугался, что спрыгнул с телеги прямо в мешке. Мотке покатился со смеху, увидев, как мешок улепетывает по дороге в лес. Конечно, надо было бросить духа в колодец — ну да пусть уж бежит. «Скатертью дорога, господин Лец!» — крикнул Мотке вслед. А что же стало с духом? Этого никто не знает. Говорят, по лесу до сих пор скачет мешок — кое-кто клялся, что видел его своими глазами. Видно, Лец внутри дожидается, пока кто-нибудь его выпустит. А может, он уже выбрался из мешка и отправился в другой город вытворять свои проделки? Одно можно сказать точно: ни Мотке-коробейник, ни остальные жители Минска никогда больше его не видели.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Русская Народная Дрозд Еремеевич