Дворец Сория-Мория
Как-то раз лежал Аскеладд по своему обыкновению у очага и копался в золе. Вдруг выкатились оттуда сверкающие угольки, видимо-невидимо, и сложились в чудный узор – золотой дворец. С тех пор потерял Аскеладд покой. Страсть как ему захотелось отыскать такой же прекрасный дворец.
Положила матушка Аскеладду еды в старенькую котомку, и отправился он по свету дворец искать. Шел по горам, по долам, по дремучим лесам. Долго ли, коротко ли, наконец засверкало что-то вдали, будто крохотная звездочка. Подходил он все ближе, ближе – к востоку от солнца,
Вдруг на пути встал густой лес. Идет Аскеладд по лесу и видит – сидит лис Миккель.
“Ох, любезный, не найдется ли у тебя чего перекусить? У меня в животе аж урчит и свистит от голода!” – простонал лис.
“Бедняжка Миккель! С собой-то у меня негусто, да чем могу – угощу”, – ответил Аскеладд.
“Благослови тебя Господь за твою доброту!” – протявкал льстивый лис.
Пошел Аскеладд дальше и встретил в самых дебрях медведя Ворчуна.
“Добр человек, накорми горемыку! – проревел медведь. – У меня от голода в брюхе все бурчит
“Боже милостивый! Придется, видно, поделиться с тобой тем, что осталось”, – ответил Аскеладд.
“Вот и славно, благодарствуйте. И не тужи, я много не съем”, – сказал медведь.
Меж тем стемнело, и из чащи засветились два желтых глаза.
“У-у-у – завыл волк. – Есть хочу-у! Есть хочу-у! У меня в животе все воет и ревет, аж кишки от голода дерет! У-у-у!”
“Что ж, разделю с тобой последние крохи”, – вздохнул Аскеладд.
“У-у-у, тогда тебя есть, уж ладно, не буду”, – сказал волк.
Долго-долго брел Аскеладд и набрел на тролля, такого огромного, что земля сотрясалась под его шагами. Шел тролль, покряхтывал, человечинку полакомиться искал. Его сопение дрожью отдавалось в окрестных холмах.
Но Аскеладд-то был налегке – и в котомке, и в животе пусто. Как припустил по валунам и пригоркам да спрятался в зарослях – только его и видели.
Отдышался, выглянул – а перед ним дворец Сория-Мория: весь из чистого золота, высокий, как гора, туманом окутан. И тишина кругом неописуемая. А Аскеладду любопытно: сидит, небось, во дворце принцесса и по белу свету тоскует. Надобно ее спасти. Только бы сквозь туман пробраться!
Видит Аскеладд – на страже у дворца лежит огромный многоголовый дракон. Сотни тысяч лет как спит. Кожа потрескалась, мхом да травой поросла, глазищи глубоко ввалились. Боязно стало Аскеладду, ну а потом вроде ничего, отпустило – прокрался он потихоньку мимо страшного чудища.
Зашел во двор, а там растет золотая липа, а на ней спит жар-птица и все вокруг, будто солнце, освещает. Сотни тысяч лет как спит.
И так хороша была птица, что Аскелладду захотелось к ней прикоснуться. Но тут вспомнил он про дракона и испугался, что птица разбудит его своим криком. Вздохнул Аскеладд и прошел мимо ко дворцу.
Двери были открыты настежь, а в зале сидела принцесса и вычесывала гребнем громадного спящего тролля.
“Ой-ой-ой, да как же ты осмелился прийти! Сюда крещеный люд отродясь не заглядывал!” – воскликнула принцесса.
“Да вот так случилось…” – ответил Аскеладд. “Когда тролль проснется, он тебя живьем съест, – прошептала принцесса, – скорей выпей глоток вон из того кувшина, тогда ты сможешь поднять меч, что стоит в углу”.
Аскеладд немедля сделал большущий глоток из кувшина и поднял меч будто перышко.
Тем временем проснулся тролль.
“Фу, человечьим духом пахнет!” – взревел он.
“Да, вот он я, – крикнул Аскеладд в ответ, – и у меня найдется затычка для твоего длиннющего носа, чтоб запах тебе не досаждал!”
Замахнулся мечом и отрубил страшенному троллю голову. Уж принцесса-то обрадовалась, можешь мне поверить.
Взял Аскеладд все золото и серебро, что было во дворце Сория-Мория, и принцессу в жены, и полкоролевства в придачу. И сыграли они свадьбу, какой раньше никто отродясь не видывал. Свадебный поезд был во всю деревню длиной. Сам король пожаловал, не говоря уж о священнике и звонаре. И медведь Ворчун, и лис Миккель, и волчище-серый бочище, даже самая распоследняя старуха-бродяжка пришли.
Такой гомон и шум стояли, такое веселье, что было слышно в двенадцати королевствах.
А не веришь, отправляйся и спроси у людей, гостивших на той свадьбе.