Санный поезд
Жил-был в старину один датский король. А как звали короля – никто теперь уже и не помнит. Сказывают только – была у того короля одна-единственная дочка.
Всем взяла молодая принцесса – и умом, и красотой, и добрым нравом. Только вот беда: печальней ее на всем свете не было. Не засмеется, бывало, принцесса, не улыбнется даже – что хочешь делай!
День-деньской плачет да горюет, хмурится да куксится. Так и прозвали ее – принцесса Кукса.
Сам-то король был человек веселый. Однако, глядя на дочь, и он сам не свой стал: брюзжит,
Испугался король и объявил: "Всякий, кто рассмешит принцессу, получит ее в жены и полкоролевства в придачу".
Отыскалось тут немало охотников счастья попытать. Как только не потешали они королевскую дочь, как не веселили! И притчи сказывали, и загадки загадывали, и пели, и плясали. А все зря! Принцесса и не улыбнется. Так и отъезжали все женихи со двора не солоно хлебавши.
До
И вот, чтоб поменьше докучали ему бесталанные женихи, издал король новый указ:
"Всякий, кто рассмешит принцессу, получит ее в жены и полкоролевства в придачу. А не рассмешит – горе ему! Окунут его в смолу, вываляют в перьях и прогонят с позором со двора".
Женихов сразу поубавилось. А принцесса как была, так и осталась Кукса.
Жил в той самой стране один человек, и было у него три сына: Педер, Палле и Еспер, по прозвищу Настырный.
Жили они в глуши, так что немалый срок прошел, покуда они про королевский указ прослышали.
Смекнули тут братья разом: "Счастье само нам в руки идет. Всего-то и дела – принцессу рассмешить!"
"Уж я-то в забавах толк знаю",- подумал Педер и тут же собрался счастья попытать. Дала ему мать на дорогу котомку со всякой снедью, а отец – кошелек с далерами.
Идет Педер путем-дорогою, а как дошел до курганов Ос, что меж Северным морем и Лимфьордом, глядь – идет навстречу ему старушка, бедная, в лохмотьях, саночки за собой волочит.
– Здравствуй, добрый человек! – говорит старушка.-Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?
– Ишь чего захотела старая карга! – обозлился Педер.- Хлеба и денег у меня самого в обрез, а путь еще неблизкий!
– Не будет тебе пути! – молвила старушка.
Махнул Педер рукой на старушкины речи.
"Пусть ее, старая ведьма, болтает!" – подумал они
Шел Педер, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконви на королевский двор и говорит:
– Зовут меня – Педер, и хочу я принцессу рассмешить.
Введи его в,королевские покои, стал он королю и ее дочке свое искусство показывать. А умел Педер самые пив тешные на свете песни петь. Крепко он на них надеялся, кие гда в замок шел. Пел он теперь эти песни, пел одну за дркуу гой. А толку – ни на грош! Хоть бы улыбнулась принцесса. Окунули тут Педера в смолу, вываляли в перьях и прогнааив с позором с королевского двора.
Добрую четверть постного масла извела мать, покуда смолу с Педера смыла.
"Педеру не повезло, авось Палле счастье улыбнется" – решили старики.
Собрали они Палле в дорогу. Дала ему мать котомку со снедью, а отец – кошелек с далерами. Отправился и он в путь-дорогу, и ему у курганов старушка с саночками поввстречалась.
– Здравствуй, добрый человек! – говорит старушка.
Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?
Но и Палле отговорился и ничего ей не дал.
– Не будет тебе пути! – молвила старушка.
Махнул рукой на старушкины речи Палле.
"Пусть ее, старая ведьма, болтает" – подумал он.
Шел Палле, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконяв на королевский двор и говорит:
– Зовут меня Палле, и хочу я принцессу рассмешите
Ввели его в королевские покои, стал он королю и ее дочке свое искусство показывать. А умел Палле самые гам тешные небылицы плести. Плетет он, бывало, свои небылям цы, плетет, все кругом, со смеху помирают. Вот и теперь, кия стал он сказывать, сам хохочет, король хохочет, а принцессе только от скуки позевывает.
Отпотчевали тут Палле так же, как и Педера: окунули в смолу, вываляли в перьях, и вернулся он домой – глядеть жалко.
А Есперу хоть бы что! Не боится он, что и его участь постигнет. Заладил одно:
– Пойду на королевский двор принцессу смешить!
– Эх, дурень ты горемычный! – сказали отец с матерью. – Неужто, по-твоему, ты удачливее братьев? Куда тебе до них! И песни они поют, и небылицы плетут. А с тобой – один грех! Ничего-то ты не умеешь, только на потеху себя выставишь!
– Этого-то мне и надо! – обрадовался Еспер.
Отговаривали его старики по-всякому, только Еспер знай свое твердит:
– Пойду на королевский двор принцессу смешить!
Махнул рукой на старушкины речи Палле.
"Пусть ее, старая ведьма, болтает, – подумал он.
Шел Палле, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконяв на королевский двор и говорит:
– Зовут меня Палле, и хочу я принцессу рассмешить.
Ввели его в королевские покои, стал он королю и ее дочке свое искусство показывать. А умел Палле самые гам тешные небылицы плести. Плетет он, бывало, свои небылям цы, плетет, все кругом, со смеху помирают. Вот и теперь, кия стал он сказывать, сам хохочет, король хохочет, а принцессе* только от скуки позевывает.
Отпотчевали тут Палле так же, как и Педера: окунули" в смолу, вываляли в перьях, и вернулся -он домой – глядесгЦ жалко.
А Есперу хоть бы что! Не боится он, что и его участь постигнет. Заладил одно:
– Пойду на королевский двор принцессу смешить!
– Эх, дурень ты горемычный! – сказали отец с матерью.- Неужто, по-твоему, ты удачливее братьев? Куда тебе до них! И песни они поют, и небылицы плетут. А с тобой – один грех! Ничего-то ты не умеешь, только на потеху себя выставишь!
– Этого-то мне и надо! – обрадовался Еспер.
Отговаривали его старики по-всякому, только Еспер знай свое твердит:
– Пойду на королевский двор принцессу смешить!
Скажешь: "Тпр-ру!" – они и станут. А тронет кто санки, птичка встрепенется и закричит: "Чик-чирик! Чик-чирик!" Прикажешь: "Держи крепче!" – и кто бы ни был в санках – не оторваться ему от них, покуда не скажешь: "Отпусти!" Приглядывай хорошенько за санками, чтоб их никто у тебя не украл. Уж с ними-то наверняка ждет тебя удача!
– Спасибо, бабушка, за подарекюЬ-поблагодарил Еспер старушку, уселся в санки – и крикнул: – Чик-чиришь, пташка!
Понеслись тут санки-самоходы по проселочной дороге словно мчала их пара лихих коней. Глядят люди вслед, ди_ вятся – не надивятся. А Есперу будто и дела нет, будто и не привыкать ему так ездить.
Мчатся санки по проселочной дороге, не останавливает их Еспер. Лишь поздно вечером повернул он на постоялый двор – ночевать. Санки взял с собой в горницу, привязал их крепко-накрепко к постели. Санки-то резвые да скорые, того и гляди, сбегут!
Люди на постоялом дворе видели, как лихо подкатил Еспер к воротам, и долго удивлялись такому чуду. Но пуще всех разобрало любопытство трех служанок.
Очень уж хотелось им самоходные санки разглядеть. И вот ночью, только Еспер заснул, встает одна из служанок и тихонько в горницу пробирается. Подкралась она к санкам, нащупала их, и тут:
– Чик-чирик! Чик-чирик! – встрепенулась и закричала птичка. Вмиг проснулся Еспер и приказывает:
– Держи крепче!
И вот уже служанке от санок не оторваться. Стоит, с места двинуться не может. А Еспер перевернулся на бок и опять заснул.
Немного погодя прокралась в горницу другая служанка и то лее – хвать санки!
– Чик-чирик! Чик-чирик! – крикнула птичка. Проснулся Еспер и приказывает:
– Держи крепче!
И вот уже вторая служанка с места двинуться не может. А Еспер перевернулся на бок и^снова заснул.
Служанки на постоялом дворе были одна другой любопытней. Под конец и третья служанка не выдержала, прокралась в горницу и тоже – хвать санки.
– Чик-чирик! Чик-чирик! – крикнула птичка. Проснулся Еспер и приказывает:
– Держи крепче!
Стоят все три служанки, с места двинуться не могут.
Спозаранку, покуда на постоялом дворе еще не проснулись, выволок Еспер санки на дорогу. И пришлось служанкам, хочешь не хочешь, следом тащиться, а они в одних ночных рубахах!
– Чик-чирик, птичка!
И покатили санки по проселочной дороге, а горемычные служанки бегут что есть духу следом. Щеки у них от стыда пылают, слезы градом катятся: в одних рубахах при всем честном народе предстали.
Ехал Еспер, ехал, попадается ему по дороге церковь. А пастор с пономарем как раз идут туда службу отправлять.
Увидели они чудной поезд, крестятся!
Эй вы, бесстыжие! Бегаете за парнем, да еще в одних рубахах!-крикнул пастор служанкам.
Схватил он за руку ту, что позади всех бежала, и тянет ее прочь.
Но не тут-то было!
– Чик-чирик! Чик-чирик! – крикнула птичка.
– Держи крепче! – приказал Еспер.
И уж не разжать пастору руки. Пришлось ему следом за служанками бежать.
– Господи, помилуй нас! Ваше преподобие! – заорал пономарь. – Куда вы? Да и не пристало в ваши лета да привашем-то сане за молодыми служанками гоняться!
Подбегает пономарь к санкам и хватается за пасторскую ризу.
– Чик-чирик! Чик-чирик! – крикнула птичка.
– Держи крепче! – приказал Еспер.
Пришлось и пономарю вместе со всеми по дороге бежать.
Подъехали санки к кузнице. Кузнец только-только лошадь подковал и в правой руке еще кузнечные клещи держит, а в левой у него – пучок сена, которым он лошадь подкармливал.
Мчатся мимо санки, полощется по ветру пола Пономаревой рясы. А кузнец был малый веселый. Как увидел самоходный поезд, захохотал во всю глотку и цап клещами пономаря за полу.
– Чик-чирик! Чик-чирик! – крикнула птичка.
– Держи крепче! – приказал Еспер.
Пришлось и кузнецу бегом за пономарем пуститься, а пучок сена за ним следом волочится.
Летят санки по дороге, навстречу им – гусиное стадо. Увидали гуси сено, крылья распустили, бегут к санкам, с ноги на ногу переваливаются, и ну сено щипать.
– Чик-чирик! Чик-чирик! – крикнула птичка.
Пришлось и гусям от других не отставать; сколько ни шипели, сколько ни гоготали – толку мало. Бегут следом, с ноги на ногу переваливаются.
Долго ли, коротко ли ехали, а подъехал санный поездк королевскому двору. Завернул туда Еспер со всей своей свитой.
Трижды объехал потешный поезд вокруг замка. Что тут было! Шум на всю округу!
Служанки в одних рубахах голосят что есть мочи; пастор в полном облачении молится и стонет; пономарь не своим голосом воет и ревет; кузнец хохочет и чертыхается; гуси гогочут и шипят.
На шум сбежалась вся челядь из замка, пришлось и королю с принцессой выйти поглядеть на Еспера со свитой. Ну и хохотал король, даже икать стал. А как взглянул на дочку – глазам не верит, хохочет принцесса Кукса, да так, что слезы у нее по щекам градом катятся.
– Тпр-ру! – приказал Еспер, и санки-самоходы стали.
– Отпусти! – снова приказал Еспер Настырный.
Пустились тут бежать без оглядки гуси и кузнец, пономарь и пастор, а под конец – все три служанки.
Взбежал Еспер к принцессе на крыльцо и говорит:
– Ага, рассмешил я тебя! Теперь ты моя!
Вот так и взял себе в жены Еспер, по прозвищу Настырный, принцессу Куксу да еще полкоролевства в придачу получил. А после смерти старого короля досталось ему и все королевство.
(1 оценок, среднее: 5.00 из 5)