Бездольный

Жил-был некоторый купец, весьма богат: имел при себе сына на возрасте. Вскоре купец помер. Оставался сын с матерью, стал торговать, и пошли его дела худо: ни в чем-то ему счастья не было; что отец три года наживал, то он в три дня терял, совсем проторговался, только и осталось от всего богатства – один старый дом. Знать уж такой бездольный уродился! Видит добрый молодец, что жить и питаться стало нечем, сел под окном на лавочке, расчесал буйну голову и думает:

– Чем мне кормить будет свою голову и родную матушку?

Посидел немного и стал просить

у матери благословения.

– Пойду, – говорит, – наймусь к богатому мужику в казаки (батраки).

Купчиха его отпустила.

Вот он пошел и нанялся к богатому мужику – на все лето порядился за пятьдесят рублев; стал работать – охоты хоть много, да ничего не умеет: что топоров, что кос приломал, привел хозяина в убыток рублев на тридцать. Мужик насилу додержал его до половины лета и отказал. Пришел добрый молодец домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и горько заплакал:

– Чем же мне кормить будет свою голову и матушкину?

Мать спрашивает:

– О чем, дитя мое, плачешь?

–

Как мне не плакать, матушка, коли нет ни в чем счастья? Дай мне благословение; пойду, где-нибудь в пастухи наймусь.

Мать отпустила его.

Вот он нанялся в одной деревне стадо пасти и рядился на лето за сто рублев; не дожил и до половины лета, а уж больше десятка коров растерял; и тут ему отказали. Пришел опять домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и заплакал горько; поплакал-поплакал и стал просить у матери благословения.

– Пойду, – говорит, – куда голова понесет!

Мать насушила ему сухарей, наклала в мешок и благословила сына идти на все четыре стороны. Он взял мешок и пошел – куда глаза глядят; близко ли, далеко ли – дошел до другого царства. Увидал его царь той земли и стал спрашивать:

– Откуда и куда путь держишь?

– Иду работы искать; все равно – какая б ни попалася, за всякую рад взяться.

– Наймись у меня на винном заводе работать; твое дело будет дрова таскать да под котлы подкладывать.

Купеческий сын и тому рад и срядился с царем за полтораста рублев в год. До половины года не дожил, а почти весь завод сжег. Призвал его царь к себе и стал допытываться:

– Как это сделалось, что у тебя завод сгорел?

Купеческий сын рассказал, как прожил он отцовское имение и как ни в чем таки ему счастья нет:

– Где ни наймусь, дальше половины срока не удается мне выжить!

Царь пожалел его, не стал за вину наказывать; назвал его Бездольным, велел приложить ему в самый лоб печать, ни подати, ни пошлины с него не спрашивать, и куда бы он ни явился – накормить его, напоить, на ночлег пустить, но больше одних суток нигде не держать. Тотчас по царскому приказу приложили купеческому сыну печать ко лбу; отпустил его царь.

– Ступай, – говорит, – куда знаешь! Никто тебя не захватит, ничего с тебя не спросят, а сыт будешь.

Пошел Бездольный путем-дорогою; куда ни явится – никто у него ни билета, ни пашпорта не спрашивает, напоят, накормят, дадут ночь переночевать, а наутро со двора в шею гонят.

Долго ли, коротко ли бродил он по белу свету, случилось ему в темный лес зайти; в том лесу избушка стоит, в избушке старуха живет. Приходит к старухе; она его накормила-напоила и добру научила:

– Ступай-ка ты по этой дорожке, дойдешь до синя моря – увидишь большой дом; зайди в него и сделай вот так-то и так-то.

По сказанному, как по писаному, пустился купеческий сын по той дорожке, добрался до синя моря, увидал славный большой дом; входит в переднюю комнату – в той комнате стол накрыт, на столе краюха белого хлеба лежит. Он взял нож, отрезал ломоть хлеба и закусил немножко; потом взлез на печь, заклался дровами, сидит – вечера дожидается.

Только вечереть стало – приходят туда тридцать три девицы, родные сестрицы, все в один рост, все в одинаковых платьях и все равно хороши. Большая сестра впереди выступает, на краюху поглядывает.

– Кажись, – говорит, – здесь русский дух побывал?

А меньшая назади отзывается:

– Что ты, сестрица! Это мы по Руси ходили да русского духу и нахватались.

Сели девицы за стол, поужинали, побеседовали и разошлись по разным покоям; в передней комнате осталась одна меньшая, тотчас она разделась, легла на постель и уснула крепким сном. Тем временем унес у нее добрый молодец платье.

Рано поутру встала девица, ищет – во что бы одеться: и туда и сюда бросится – нет нигде платья. Прочие сестры уж давно оделись, обернулись голубками и улетели на сине море, а ее одну покинули. Говорит она громким голосом:

– Кто взял мое платье, отзовись, не бойся! Если ты старый старичок – будь мой дедушка, если старая старушка – будь моя бабушка, если пожилой мужичок – будь мой дядюшка, если пожилая женщина – будь моя тетушка, если же молодой молодец – будь мой суженый.

Купеческий сын, слез с печки и подал ей платье; она тотчас оделась, взяла его за руку, поцеловала в уста и промолвила:

– Ну, сердечный друг! Не время нам здесь сидеть, пора в путь-дорогу собираться, своим домком заводиться.

Дала ему сумку на плечи, себе другую взяла и повела к погребу; отворила двери – погреб был битком набит медными деньгами. Бездольный обрадовался и ну загребать деньги пригоршнями да в сумку класть. Красная девица рассмеялась, выхватила сумку, вывалила все деньги вон и затворила погреб. Он на нее покосился:

– Зачем назад выбросила? Нам бы это пригодилося.

– Это что за деньги! Станем искать получше.

Привела его к другому погребу, отворила двери – погреб был сполна серебром навален. Бездольный пуще прежнего обрадовался, давай хватать деньги да в сумку класть; а девица опять смеется:

– Это что за деньги! Пойдем, поищем чего получше.

Привела его к третьему погребу – весь золотом да жемчугом навален:

– Вот это так деньги, бери, накладывай обе сумки.

Набрали они золота и жемчуга и пошли в путь-дорогу.

Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли – скоро сказка сказывается, не скоро дело деется – приходят в то самое царство, где купеческий сын на заводе жил, вино курил. Царь его узнал:

– Ах, да это ты, Бездольный! Никак ты женился, ишь какую красавицу за себя выискал! Ну, коли хочешь – живи теперь в моем царстве.

Купеческий сын стал с своей женой советоваться, она ему говорит:

– На честь не гребись, с чести не вались! Нам все равно – где ни жить; пожалуй, и здесь останемся.

Вот они и остались жить в этом царстве, завелись домком и зажили ладком.

Прошло немного времени, позавидовал их житью-бытью ближний царский воевода, пошел к старой колдунье и говорит ей:

– Послушай, бабка! Научи, как бы извести мне купеческого сына; называется он Бездольным, а живет вдвое богаче меня, и царь его жалует больше бояр и думных людей, и жена у него красота ненаглядная.

– Ну что ж! Пособить этому делу можно: ступай к самому царю и оговори перед ним Бездольного: так и так, дескать, обещается он сходить в город Ничто, принести неведомо что.

Ближний воевода – к царю, царь – за купеческим сыном:

– Что ты, Бездольный, по сторонам хвастаешь, а мне ни гу-гу! Завтра же отправляйся в дорогу: сходи в город Ничто, принеси неведомо что! Если не сослужишь этой службы, то жены лишен.

Приходит Бездольный домой и горько-горько плачет. Увидала жена и спрашивает:

– О чем плачешь, сердечный друг? Разве кто тебе обиду нанес, али государь чарой обнес, не на то место посадил, трудную службу наложил?

– Да такую службу, что трудно и выдумать, а не то что исполнить; вишь, приказал мне сходить в город Ничто, принести неведомо что!

– Нечего делать, с царем не поспоришь; надо идти!

Принесла она ширинку да клубочек, отдала мужу и наказала, как и куда идти. Клубочек покатился прямехонько в город Ничто; катится он и полями чистыми, и мхами-болотами, и реками-озерами, а следом за ним Бездольный шагает.

Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли – стоит избушка на курьей ножке, на собачьей голяшке.

– Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом.

Избушка повернулась; он отворил дверь на пяту; зашел в избушку – сидит на скамье седая старуха:

– Фу-фу! Доселева русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел. Ну, добрый молодец, вовремя явился; я ведь голодна, есть хочу; убью тебя да скушаю, а живого не спущу.

– Что ты, старая чертовка! Как станешь есть дорожного человека? Дорожный человек и костоват и черен; ты наперед баньку истопи, меня вымой-выпари, да тогда и ешь на здоровье.

Старуха истопила баню; Бездольный вымылся, выпарился, достал женину ширинку и стал лицо утирать.

– Откуда у тебя эта ширинка? Ведь это моя племянница вышивала!

– Я твою племянницу замуж взял.

– Ах, зять возлюбленный! Чем же тебя потчевать?

Наставила старуха всяких кушаньев, всяких вин и медов; зять не чванится, не ломается, сел за стол и давай уплетать. Вот старуха накормила его, напоила, спать повалила; сама возле села и стала выспрашивать:

– Куда идешь, добрый молодец – по охоте аль по неволе?

– Уж что за охота! Царь велел сходить в город Ничто, принести неведомо что.

Поутру рано разбудила его старуха, кликнула собачку.

– Вот, – говорит, – тебе собачка; она доведет тебя в тот город.

Целый год странствовал Бездольный, пришел в город Ничто – нет ни души живой, всюду пусто! Забрался он во дворец и спрятался за печку. Вечером приходит туда старик сам с ноготок, борода с локоток:

– Эй, Никто! Накорми меня.

Вмиг все готово; старик наелся-напился и ушел. Бездольный тотчас вылез из-за печки и крикнул:

– Эх, Никто! Накорми меня.

Никто накормил его.

– Эй, Никто! Напой меня.

Никто напоил его.

– Эй, Никто! Пойдем со мной.

Никто не отказывается.

Повернул Бездольный в обратный путь; шел-шел, вдруг навстречу ему человек идет, дубинкою подпирается.

– Стой! – закричал он купеческому сыну. – Напой-накорми дорожного человека.

Бездольный отдал приказ:

– Эй, Никто! Подавай обед.

В ту ж минуту в чистом поле стол явился, на столе всяких кушаньев, вин и медов – сколько душе угодно. Встречный наелся-напился и говорит:

– Променяй своего Никто на мою дубинку.

– А на что твоя дубинка пригожается?

– Только скажи: эй, дубинка, догони того-то и убей до смерти! – она тотчас настигнет и убьет хошь какого силача.

Бездольный поменялся, взял дубинку, отошел шагов с пятьдесят и вымолвил:

– Эй, дубинка, нагони этого мужика, убей его до смерти и отыми моего Никто.

Дубинка пошла колесом – с конца на конец повертывается, с конца на конец перекидывается; нагнала мужика, ударила его по лбу, убила и назад вернулась.

Бездольный взял ее и отправился дальше; шел-шел, попадается ему навстречу другой мужик: в руках гусли несет.

– Стой! – закричал встречный купеческому сыну. – Напой-накорми дорожного человека.

Тот накормил его, напоил досыта.

– Спасибо, добрый молодец! Променяй своего Никто на мои гусли.

– А на что твои гусли пригожаются?

– Мои гусли не простые: за одну струну дернешь – сине море станет, за другую дернешь – корабли поплывут, а за третью дернешь – будут корабли из пушек палить.

Бездольный крепко на свою дубинку надеется.

– Пожалуй, – говорит, – поменяемся!

Поменялся и пошел своей дорогою; отошел шагов с пятьдесят и скомандовал своей дубинке; дубинка завертелась колесом, догнала того мужика и убила до смерти.

Стал Бездольный подходить к своему государству и вздумал сыграть шутку: открыл гусли, дернул за одну струну – сине море стало, дернул за другую – корабли под стольный город подступили, дернул за третью – со всех кораблей из пушек пальба началась. Царь испугался, велел собирать рать-силу великую, отбивать от города неприятеля. А тут и Бездольный явился:

– Ваше царское величество! Я знаю, чем от беды избавиться; прикажите у своего ближнего воеводы отрубить правую ногу да левую руку – сейчас корабли пропадут.

По царскому слову отрубили у воеводы и руку и ногу; а тем временем Бездольный закрыл свои гусли – и в ту ж минуту куда что девалося; нет ни моря, ни кораблей! Царь на радостях задал большой пир; только и слышно:

– Эй, Никто! Подай то, принеси другое!

С той поры воевода пуще прежнего невзлюбил купеческого сына и всячески стал под него подыскиваться; посоветовался с старой колдуньею, пришел на костыле во дворец и сказывает:

– Ваше величество! Бездольный опять похваляется, будто может он сходить за тридевять земель, в тридесятое царство, и добыть оттуда кота-баюна, что сидит на высоком столбе в двенадцать сажон и многое множество всякого люду насмерть побивает.

Царь позвал к себе Бездольного, поднес ему чару зелена вина.

– Ступай, – говорит, – за тридевять земель, в тридесятое царство, и достань мне кота-баюна. Если не сослужишь этой службы, то жены лишен!

Купеческий сын горько-горько заплакал и пошел домой; увидала его жена и спрашивает:

– О чем плачешь? Разве кто тебе обиду нанес, али государь чарой обнес, не на то место посадил, трудную службу наложил?

– Да, задал такую службу, что трудно и выдумать, не то что выполнить; приказал добыть ему кота-баюна.

– Добро! Молись спасу да ложись спать; утро вечера мудренее живет.

Бездольный лег спать, а жена его сошла в кузницу, сковала ему на голову три колпака железные, приготовила три просвиры железные, клещи чугунные да три прута: один железный, другой медный, третий оловянный. Поутру разбудила мужа:

– Вот тебе три колпака, три просвиры и три прута; ступай за тридевять земель, в тридесятое царство, за котом-баюном. Трех верст не дойдешь, как станет тебя сильный сон одолевать – кот-баюн напустит. Ты смотри – не спи, руку за руку закидывай, ногу за ногой волочи, а инде и катком катись; а если уснешь, кот-баюн убьет тебя!

Научила его, как и что делать, и отпустила в дорогу.

Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли – пришел Бездольный в тридесятое царство; за три версты стал его сон одолевать, он надевает три колпака железные, руку за руку закидывает, ногу за ногой волочит, а то и катком катится; кое-как выдержал и очутился у самого столба. Кот-баюн прыг ему на голову, один колпак разбил и другой разбил, взялся было за третий – тут добрый молодец ухватил его клещами, сволок наземь и давай сечь прутьями; наперво сек железным прутом, изломал железный – принялся угощать медным, изломал медный – пустил в дело оловянный; этот гнется, не ломится, вкруг хребта увивается. Кот-баюн начал сказки сказывать: про попов, про дьяков, про поповых дочерей: а купеческий сын не слушает, знай его нажаривает. Невмоготу коту стало; видит, что заговорить нельзя, и возмолился:

– Покинь меня, добрый человек! Что надо, все тебе сделаю.

– А пойдешь со мною?

– Куда хошь – пойду!

Бездольный выпустил кота-баюна; кот позвал его в гости, посадил за стол и наклал хлеба целые вороха. Бездольный съел ломтя три-четыре, да и будет! В горло не лезет. Заворчал на него кот, зауркал:

– Какой же ты богатырь, коли не сможешь супротив меня хлеба съесть?

Отвечает Бездольный:

– Я к вашему хлебу не привык; а есть у меня в сумке дорожные русские сухарики – взять было их и закусить на голодное брюхо!

Вынул железную просвиру и словно глодать собирается.

– А ну, – просит кот-баюн, – дай-ка мне отведать, каковы русские сухари?

Купеческий сын дал ему железную просвиру – он всю дочиста сглодал, дал ему другую – и ту изгрыз, дал ему третью – он грыз-грыз, зубы поломал, бросил просвиру на стол и говорит:

– Нет, не смогу! Больно крепки русские сухари.

После того собрался Бездольный и пошел домой; вместе с ним и кот отправился.

Шли-шли, шли-шли и добрались куда надо; приходят во дворец, царь увидал кота-баюна и приказывает:

– А ну, кот-баюн! Покажи мне большую страсть.

Кот свои когти точит, на царя их ладит; хочет у него белу грудь раздирать, из живого сердце вынимать. Царь испугался и стал молить Бездольного:

– Уйми, пожалуйста, кота-баюна! Все для тебя сделаю.

– Закопай воеводу живьем в землю, так сейчас уйму.

Царь согласился; тотчас подхватили воеводу за руку да за ногу, потащили на двор и живьем закопали в сыру землю. А Бездольный остался жить при царе; кот-баюн их обоих слушался, Никто им прислуживал, и жили они долго и весело. Вот сказка вся, больше сказывать нельзя.